Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [170]

«Теория» Миттага стала примером научного жульничества без практической пользы для управления экономикой и обществом. Однако в то время красиво звучало, когда простейшие вещи и задачи называли «системными решениями» и в первую очередь оценивали задачи эвристикой и прогностикой, прежде чем сказать, о чём в самом деле идёт речь. Малообразованные функционеры из областных и районных комитетов СЕПГ верили, что должны говорить о «системе окраски окон», когда речь шла лишь о краске, кисти и покраске оконной рамы.

Очевидно, Миттаг получил слишком большую свободу действий, возможно, ещё и потому, что Ульбрихт уже выказывал явные признаки дряхления. Это заслуживало сожаления, поскольку он действительно был одним из немногих ответственных работников социалистических стран, понимавших, что необходимо делать серьёзные выводы из предшествующей истории социализма, чтобы не только выйти из тени сталинской политики, но и развивать социализм как действительно наилучшую систему.

Герхард Шюрер был прав, когда писал:

«Трагедия периода 1962–1970 гг. состояла в том, что партийное руководство при Ульбрихте после ряда ошибок наконец-то нащупало путь для увеличения производительности труда с помощью научных и инженерно-технических достижений и организации труда, а также для подхода к реформам в системе планирования и руководства, однако в то же время из-за полузнайства, преувеличений и хвастовства оно само себе создало проблемы, впоследствии превратившиеся в препятствие. Слова и дела всё более расходились, и настроения населения быстро ухудшались»[265].

Настоящей трагедией стало то, что Вальтер Ульбрихт именно в то время, когда нужно было последовательно продолжать решительные шаги на начатом пути реформ, уже был слишком стар, чтобы крепко удерживать узду. Под конец он располагал в Политбюро уже лишь малым перевесом, который под занавес съёжился до всего нескольких голосов.

Эти споры и интриги не выходили наружу, сохранялась иллюзия «единства и единодушия» и «коллективности руководства». Лишь немногие, располагавшие тесными связями с представителями аппарата ЦК, знали о реальном положении дел. Вальтер Ульбрихт в течение долгого времени благоволил к Эриху Хонеккеру как к «кронпринцу» и доверял ему; теперь же он искал, кем бы его заменить. Это не осталось в секрете, в результате чего Хонеккер смог подготовить своих контр-шпионов. Поскольку Ульбрихт из-за независимости его взглядов и проведения самостоятельной политики давно уже находился на подозрении у Брежнева, то намерения Хонеккера и Брежнева снять Ульбрихта совпадали. Хонеккер подготовил записку политбюро к Брежневу, в которой предлагалось смещение первого секретаря ЦК СЕПГ и запрашивалось согласие Москвы на этот шаг. Этот донос был подписан почти всеми членами и кандидатами политбюро. Как известно, только Альфред Нойман отказался поставить под документом свою подпись, все остальные уже перешли на более сильную сторону, среди них и Гюнтер Миттаг, являвшийся истинной причиной многих ошибочных решений, отныне приписываемых Ульбрихту. На заседании Центрального Комитета СЕПГ в декабре 1970 г. жребий был брошен. Хотя прямо и не говорилось о замене Ульбрихта, Хонеккер и Штоф открыто выступили против его политики реформ. 77-летний Ульбрихт пытался защищаться, однако перед лицом невыгодного соотношения сил в политбюро был вынужден сдаться, согласившись с продиктованной отставкой «по состоянию здоровья и возрасту».

Первым секретарём был избран Хонеккер, в связи с чем задуманный Ульбрихтом проект реформ, которые должны были предоставить социалистическому обществу больший импульс к развитию, был свёрнут. В соответствии с требованиями Брежнева СЕПГ при Хонеккере по большей части вернулась к «испытанным» в Советском Союзе структурам, механизмам и системе мнений. Новая экономическая система планирования и руководства была упразднена, и шаг за шагом был осуществлён возврат к центрально организованному планированию и руководству, хотя ещё долгое время продолжали говорить об «экономической системе социализма», стараясь завуалировать резкую перемену. Кроме того, Хонеккер объявил неверными все основополагающие понятия и конструктивные соображения по теории социализма, пытаясь представить достижения Ульбрихта несущественными и дискредитировать их, что вызвало в партии большую растерянность. Трудно было понять, почему всё, что до вчерашнего дня считалось правильным, теперь вдруг стало неправильным.

После периода очередного протаскивания сталинизма в теорию и практику СЕПГ и ГДР вновь попали в водоворот ресталинизации, проводившейся Брежневым после его прихода к власти. Вопреки взгляду, будто социализм есть относительно самостоятельная и не краткосрочная общественная формация, Хонеккер в нескольких публичных выступлениях заявил, что и ГДР уже приближается к коммунизму и что «уже наше поколение будет жить при коммунизме», в чём он по сути без изменений перенял иллюзорные представления, разделявшиеся руководством КПСС.

По контрасту с политикой Ульбрихта, которая предоставила малым и средним частным предприятиям, а также смешанным полугосударственным предприятиям довольно длительную перспективу развития и безопасного существования (тем самым всё больше интегрируя связанные с ними слои мелких частных собственников в социалистическое общество), Хонеккер вскоре развернул кампанию против этих слоёв. Возможно, этим он хотел доказать свою верность сталинистской догме обострения классовой борьбы при социализме, или же он полагал, что мелкий частный сектор в экономике ГДР представлял угрозу реставрации капитализма. Во всяком случае, более 50 000 частных предприятий с государственным участием или без такового были ликвидированы в качестве самостоятельных экономических единиц и включены в большие индустриальные комбинаты. Эта судьба постигла также 1 600 промышленных ремесленных производственных кооперативов. Они стали частями комбинатов, которые по преимуществу не испытывали большой заинтересованности в специфике их производства. Это негативно сказалось на предложении потребительских товаров, из-за чего позднее комбинатам было предписано Миттагом создавать специальные секции по производству предметов потребления, чтобы справиться с дефицитом. Герхард Шюрер оценивал всю эту операцию не только как огромную ошибку, но и как «одно из самых трагических неверных решений после VIII съезда партии»