Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [173]

Но всё же он осознавал ситуацию. В 1977 г. вместе с главой плановой комиссии, Герхардом Шюрером, он пришёл к Хонеккеру, чтобы обратить его внимание на щекотливое финансовое положение ГДР. Они выдвинули предложения по изменению экономически необоснованной структуры цен, что привело бы к повышению цен на многие предметы потребления, продукты питания и услуги. Однако Хонеккер отверг эти предложения и увидел в них, как обычно, атаку на единство экономической и социальной политики, то есть на самого себя. Видимо, он считал, что при социализме не должно происходить повышения цен — неважно, насколько меняются внешние условия. В отличие от цен на товары и услуги в ГДР, некоторые из которых — например, плата за жильё — оставались на довоенном уровне, на мировом рынке выросли отнюдь не только цены на сырьё.

Шюрер и позднее неоднократно предпринимал усилия призвать к изменениям в экономической политике, однако его попытки всегда встречали в политбюро резкую отповедь со стороны Хонеккера, который упрямо настаивал на ценовой политике, полностью игнорировавшей закон стоимости. При этом его в то время поддерживал Миттаг, всё больше переходивший к субъективистски-волюнтаристскому методу руководства экономикой в командном стиле. Потеряв связь с реальностью, он даже утверждал, что резкий рост цен на нефть и другое сырьё не особо вредит экономике ГДР. Уже после падения ГДР тот же Миттаг заявлял, что он-то знал, что эта политика непременно потерпит фиаско, но Хонеккер принуждал его к этому курсу. Но чем же Хонеккер мог его принудить? Стремившийся к власти Миттаг желал любой ценой стать преемником Хонеккера, и для этого ему нужно было заручиться доверием генерального секретаря. Поэтому он выполнял линию Хонеккера, несмотря на то, что лучше понимал ситуацию.

В 1980‑е годы и у других членов политбюро росло осознание, что осуществляемая экономическая политика ведёт в пропасть. Однако среди руководства не происходило никакого принципиального и последовательного обсуждения. Имеется много свидетельств недовольного шёпота и ворчания за спиной генерального секретаря — но никто из политбюро не поднял острого вопроса. Кроме того, скрытая критика раздавалась в адрес автократического управления генсека, не уважавшего политбюро как коллектив, и в адрес его высокомерной манеры не воспринимать контраргументов, предложений и критики. Поэтому здесь речь шла скорее о задетом тщеславии, чем о нарушении политических принципов и экономических законов.

Хонеккер имел привычку перед официальными заседаниями политбюро обговаривать с Миттагом предстоящие решения, они заранее договаривались о направлении действий и о результате, так что члены политбюро едва ли имели возможность как-то повлиять на них, и тем более принять другое решение.

Здесь проявлялось остаточное действие концепции партии и её руководящей роли, которая в коммунистическом движении была возведена в абсолютную догму. Верхушка воплощала в себе коллективную мудрость, и первый в этой инстанции концентрировал всё в своей личности. Если бы партия была церковью, то этот человек считался бы наместником бога. Его слово стояло надо всем. Он был неспособен на ошибку.

В 1971 г. Хонеккер в своей первом большом выступлении перед районными секретарями СЕПГ (это мероприятие позже происходило каждый год) резко критиковал экономическую политику Ульбрихта и в особенности то, что после того остался внешний долг на сумму 262 млн долларов. Он, по-видимому, считал это настолько важным, что заявил о необходимости его погашения всего за один год.

В своём выступлении в следующем году он уже не высказывался на этот счёт, хотя и сообщил, что внешний долг ГДР «развивается по плану». С тех пор ни партия, ни общественность ничего не знали о дальнейшем «плановом развитии» внешнего долга ГДР, который к 1975 г. дорос уже до более чем миллиарда долларов. Его рост продолжался до тех пор, пока, в конце концов, ГДР не достигла (в пересчёте) примерно 20 млрд евро непокрытых задолженностей перед зарубежными государствами. Миттаг хранил эти угрожающие цифры платёжного баланса ГДР как государственную тайну, даже политбюро не получало о них точной информации. (Сегодня мы знаем, что ГДР, несмотря на противоположные утверждения, всё же не была банкротом: государственный долг ГДР на душу населения составлял тогда 5 384 германских марки = 2 753 евро, в то время как долг ФРГ составлял 15 000 германских марок = 7 669 евро. Однако экономика ГДР, несмотря на заметные успехи отдельных комбинатов, находилась на грани экономической и финансово-политической недееспособности и уже не могла собственными силами выбраться из этой ситуации).

Население ощущало последствия растущей долговой кабалы, так как на выплату частей долга и процентов приходилось отдавать всё бо́льшую долю произведённой стоимости. Объём поставок на внутренний рынок сильно уменьшился, поскольку приходилось обеспечивать экспорт любой ценой.

К этому добавилась также изолированность от международного разделения труда. С одной стороны, виною была Холодная война: стратегические продукты подпадали под эмбарго, принятое в Париже так называемым КоКом; а с другой стороны — собственные промахи, что среди прочего было вызвано привязанностью к долгосрочным контрактам СЭВ. Зачастую не хватало ориентации в тенденциях научно-технического прогресса, а чаще всего — материально-технического оснащения и валюты. Только когда экспорт продуктов машиностроения, один из важнейших источников валюты ГДР, снизился (поскольку к тому времени на мировом рынке уже предлагались станки с ЧПУ), ГДР вынужденно открыла для себя микроэлектронику. В этой области другие страны уже достигли значительного прогресса, в то время как социалистические страны проспали эту тенденцию. За счёт огромных расходов ГДР попыталась преодолеть это отставание и в 1980‑х годах построить собственную индустрию микроэлектроники, чтобы стать конкурентоспособной на мировом рынке и занять в этой сфере лидирующее место в социалистическом лагере. Меж тем столь плотная концентрация ресурсов отняла значительные средства у других сфер экономики, в связи с чем многие отрасли промышленности вынуждены были продолжать производство на устаревшем и малопродуктивном оборудовании, а инфраструктура, без этих средств вовсе находящаяся в пренебрежении, всё больше изнашивалась. Кроме того, внешний долг вырос до небес. Отставание экономики ГДР по уровню производительности труда составляло в начале 1960‑х годов примерно 25 процентов. В конце 1980‑х оно находилось примерно на отметке в 40 процентов