Восход - [103]

Более двухсот тысяч греков-киприотов лишились домов на севере Кипра и сорок тысяч турок-киприотов были выселены с юга. Все они стали беженцами.

Ни для Георгиу, ни для Ёзканов Никосия не стала домом. Только Фамагуста заслуживала называться этим именем. Столица стала лишь отправной точкой их жизни в изгнании.

В конце концов обеим семьям выделили жилища, которые остались бесхозными в результате конфликта: Ёзканам – в Кирении, а Георгиу – в Лимасоле. Города располагались на севере и юге соответственно, на максимальном удалении друг от друга.

Даже если бы они знали, где осели их бывшие соседи, они не смогли бы пересечь границу, чтобы встретиться. Более того, никакой связи между севером и югом практически не существовало.

Новое жилище показалось семье Георгиу более просторным, чем прежнее, так как все накопленное за долгие годы добро осталось в Фамагусте. Икона, сопровождавшая их все время, по-прежнему присматривала за ними. Как и назар на красном шнурке.

Ирини с легкостью воспроизвела обстановку их дома в Фамагусте. Паникос и Мария купили такие же пластиковые садовые кресла, а она связала скатерть, похожую на ту, что осталась лежать на столе в доме на улице Эльпиды. Все чужие вещи, что были в доме, когда они в него вошли, – альбомы с фотографиями и фарфор, – она упаковала и спрятала на случай, если их хозяева, турки-киприоты, вернутся.

Ирини постепенно удалось воссоздать нечто, напоминающее ее любимый кипос в Фамагусте. Под ярким солнышком и весенними ливнями все росло быстро, и вскоре жасмин украсил двери, а герани расцвели пышным цветом в горшках. На грядках взошли перцы, помидоры и душистые травы, а через пару лет семья Георгиу уже собирала виноград с собственных лоз.

Василис был рад, что ему не надо больше обрабатывать землю. Он и передвигался-то с трудом, а уж о том, чтобы копать и полоть, не могло быть и речи. Многие переселенцы из Фамагусты оказались здесь, поэтому вскоре он нашел старых друзей. Они снова собирались каждый день, но уже в другом кафенионе, вспоминали прошлое и мечтали о будущем.

Для Георгиу потеря всего нажитого была ничем по сравнению с потерей сыновей. Каждый день Ирини зажигала три свечи в церкви – за Маркоса, Христоса и Али. Вера снова затеплилась в ее сердце, хотя Христос так и не вернулся домой.

Василис старался быть реалистом. Он смирился с тем, что они никогда не узнают, что случилось с Христосом. Стало известно, что некоторые из убитых во время короткой гражданской войны, вызванной путчем против Макариоса, были включены в списки пропавших без вести и похоронены греками-киприотами в безымянных могилах.

– Возможно, он один из них, – вздыхал Василис.

– Мой внутренний голос говорит: пока я его жду, он может вернуться, – отвечала Ирини.

Все, что у нее осталось, – это надежда. Эльпида.

Ирини поддерживали повседневные дела и радость оттого, что она помогает Марии и Паникосу растить детей. С внуками она забывала обо всех горестях.

Георгиу жили с постоянным ощущением того, что их дом им не принадлежит, что настоящие хозяева вот-вот вернутся и потребуют его освободить. Однажды им показалось, что такой день настал.

В дверь позвонили, и Василис, хромая, пошел открывать. Когда они жили в Фамагусте, дома никогда не запирали, но теперь времена изменились.

Он открыл дверь и растерялся, не понимая, нужны ему очки или трость. Перед ним стоял молодой человек. Изможденный и грязный.

У Василиса подкосились ноги. Непослушными губами он прошептал имя сына.

Они обнялись, Христос почувствовал, каким слабым стал отец. Василис сильно постарел за то время, что они не виделись.

Услышав, что ее зовет муж, Ирини поспешила из спальни.

– Иока му, иока му, иока му…[39] – неустанно повторяла она, обливаясь слезами.

После освобождения из турецкого лагеря, где он провел много месяцев, Христос долго не мог найти родителей. Его сбило с толку то, что дом остался за колючей проволокой, и потребовалось время, чтобы разыскать их.

Христос ослаб телом и пал духом, а весть о смерти брата сразила его окончательно. Он жил в темной комнате в доме родителей и больше года не выходил за пределы кипоса матери.

Пока Христос приходил в себя, на семью обрушился еще один удар. Василис умер от инфаркта.

– По крайней мере, мы были с ним рядом, иока му, – сказала Ирини Христосу, – и он знал об этом.

С помощью дочери и зятя Ирини держалась ради сына. Она носила траур с того дня, когда Хусейн нашел для нее черную одежду в Фамагусте. Теперь ей предстояло носить его до конца жизни.

Паникос уже давно обдумывал предложение двоюродного брата, который перебрался в Великобританию в конце шестидесятых. Его сеть магазинов электротоваров расширялась, и ему был нужен Паникос, чтобы возглавить три или четыре магазина.

Паникос не знал, как заговорить с шурином об этом. Христос легко нашел работу автомеханика, но пребывал в мрачном настроении. Когда Паникос наконец решился намекнуть о предложении, он понял, что Христос тоже готов начать все сначала.

– Что мне здесь делать? – говорил разочарованный молодой человек. – Сидеть и сетовать, что все сложилось не так?

Его мучило то, что его друг Хараламбос по-прежнему числится пропавшим без вести, а он, Христос, жив и на свободе.