а нации принадлежит верховная власть, т. е. идея народовластия уже играет видную роль в политических соображениях cahiers. Мало того: даже те наказы, которые были составлены в самых смиренных и почтительных выражениях, рекомендуют депутатам производить на правительство давление, не соглашаться на налоги, пока не будет решен политический вопрос; генеральные штаты созывались для вывода правительства из затруднительного финансового положения, а штаты-то и не должны были помогать, пока не будут исполнены их требования. При этом генеральные штаты и впредь должны были собираться периодически (le retour périodique), по некоторым cahiers – в определенные сроки без участия правительства, иные же наказы требовали непрерывных (permanents) штатов, иногда еще так, чтобы они не могли быть вообще распускаемы (indissolubles) королем (в случае, например, конфликта) или могли быть распускаемы лишь не иначе, как по собственному на то изволению. Сами штаты, предполагалось, определят свою организацию, и по вопросу о последней cahiers расходились; все зависело от того, как кто понимал нацию. В духовенстве, где существовал антагонизм между высшим и низшим его слоями, образовался раскол: в одних духовных наказах воля нации понимается в смысле единодушия трех отдельных сословий (ordres); в других требуется поголовная подача голосов, хотя и с некоторыми предосторожностями; в третьих рекомендуется вотировать по сословиям, пока нация не прикажет иначе. Дворяне тверже стояли за сохранение сословного начала; многие дворянские наказы требовали, чтобы депутаты в случае установления поголовного голосования протестовали и удалились из собрания. Третье сословие, напротив, желало именно поголовного голосования, но и тут высказывались разные мнения: одни cahiers (и таких было большинство) не требовали слияния сословий, желая лишь, чтобы tiers état имело двойное представительство и чтобы его депутаты были из его же среды, а другие указывали еще на необходимость выделения особого крестьянского чина (ordre des paysans), но были и такие, хотя и в малом числе, которые утверждали, что третье сословие есть по существу дела сама нация, и что голосование должно быть не только поголовное, но и совместное. Каждый таким образом представлял себе по-своему конституцию, какую должна была иметь Франция, по-своему понимал, что такое нация и чем будут генеральные штаты, но
все одинаково переносили атрибуты верховной власти с короля на нацию и, считая себя монархистами, высказывали нередко республиканские идеи. Будущая конституция рисовалась и привилегированным, и буржуазии, как государственное устройство, в котором главную роль станет играть «национальное собрание», сословное с преобладанием аристократии – по одним наказам, бессословное, демократическое – по другим, но в обоих случаях королевская власть представлялась, как нечто не только ограниченное в своих правах, но и ослабленное. Мы видели, что политическая литература XVIII века приучала французское общество смотреть на абсолютную монархию Бурбонов, как на узурпацию; для одних только – узурпированными оказались старые исторические права сословий, для других – нарушенными естественные права нации, о которых учила новая философия. Монархия в лице Людовика XVI отрекалась от самой себя,
и вот за власть должна была произойти борьба между аристократией и буржуазией, между правом историческим и правом естественным. В этой борьбе аристократия нашла поддержку в короле, демократия – в народе, который увидел в победе буржуазии обеспечение того, что вопросы, близко его касавшиеся, будут решены в желательном для него смысле. Народную массу, сказали мы, совсем не интересовали вопросы политические, притом сами по себе ему мало понятные, но он хотел добиться облегчения своей участи от гнета государственных налогов, от феодальных поборов, от церковной десятины и поддержал буржуазию, в которой особенно была популярна идея демократической и, как у
Руссо и Мабли, республиканской монархии.
По вопросу о сословных привилегиях и о социальном феодализме наказы 1789 г. можно резко разделить на две категории: духовенство и дворянство стремились сохранить и поддержать старый общественный строй, третье сословие, напротив, требовало отмены аристократических привилегий и феодальных прав. Читая cahiers привилегированных, можно подумать, что представители старого социального строя понимали деятельность, предстоявшую генеральным штатам, не только в смысле утверждения всех привилегий, но иногда даже их приумножения. В духовном сословии еще замечается раскол, потому что широкое участие в выборах и в составлении наказов, какое было дано низшему клиру, т. е. приходским священникам (curés), имело результатом появление в cahiers духовенства требований, направленных против привилегий, но дворянство упорно отстаивало старину. В одном лишь отношении новые идеи весьма сильно повлияли на привилегированных: они отказываются от налоговых изъятий, соглашаясь в принципе с той идеей, что все равномерно должны нести на себе бремя государственных повинностей. Стремясь приобрести политические права, духовенство и дворянство делали, по крайней мере, эту уступку духу времени и очевидной необходимости изменить старую финансовую систему. Иногда между обоими привилегированными сословиями возникал антагонизм и, например, дворянство требовало отмены десятины, составлявшей доход церкви, духовенство – уничтожения права охоты, которое было одной из привилегий дворянства. В вопросе о социальном феодализме привилегированные были солидарны: в своих наказах они высказывают опасения относительно феодальных прав
