Восемь знамен - [57]
— Я прошу вашей помощи, — взмолился Хун. — Но вы вправе проявить осторожность. Ночь, день — какая разница. Притоны никогда не закрываются. Решайте сами, когда пойти. Но только идите!
— Я пойду с вами завтра, — решился Мартин. — А до тех пор вы останетесь здесь, на моем корабле.
Даже средь бела дня Мартин не осмелился отправиться в город без сопровождения вооруженных матросов. Они сошли на берег перед полуднем. К этому времени все в Кантоне уже знали, что в гавани стоит корабль Дома Баррингтонов, и поглазеть на него собралась целая толпа.
Хун повел их прочь от берега, они быстро миновали наиболее благополучные районы и углубились в лабиринт запущенных улиц, которых, казалось, почти не коснулось общее процветание. Грызлись из-за отбросов собаки, дети играли по колено в сточных водах, мужчины и женщины открыто справляли малую нужду, не стесняясь спешивших мимо моряков. Мартин предупредил своих людей, что надо опасаться грабителей и вообще держать уход востро. Но никто к ним не приставал, лишь иногда их встречали понимающими улыбками.
Наконец Хун остановился перед домом, который резко выделялся среди окрестных развалюх и размерами, и толщиной своих стен. Хун постучал в запертую дверь, и та немедленно распахнулась. Молодой китаец, прищурившись, смотрел на гостей. Из дверного проема потянуло тошнотворно-сладким запахом.
— Баррингтон к Сунь Вэнли, — громко объявил Хун.
Юноша поклонился, и Хун жестом предложил Мартину войти.
— Вашей охране лучше остаться снаружи, — посоветовал он.
— Только помните, Хун, если вы заманили меня в ловушку, ваша голова первой слетит с плеч. — Мартин похлопал по мечу за поясом. Это был китайский меч, подобранный специально для него, слегка изогнутый и острый, как бритва.
— Я хочу, чтобы вы увидели, — ответил Хун.
Мартин нырнул в дверь — и был приятно поражен увиденным. Он словно бы оказался в передней комнате какого-нибудь приличного магазина Нанкина или Уху, очаровательные скромно одетые молодые женщины поспешили к нему, торопясь усадить своего гостя.
Приглядывающий за ними пожилой китаец потер руки и поклонился.
— Я Сунь Вэнли. Великая честь для нас, Баррингтон. Вам одну трубку или две?
Мартин покосился на стоявшего рядом Хуна.
— Великий Баррингтон хотел бы перед курением посмотреть дом, — сказал тот.
Сунь выставил вперед ладони:
— Мой дом в вашем распоряжении.
Он хлопнул в ладоши, и одна из девушек выступила вперед.
— Если желаете, я буду вас сопровождать.
— Ступайте со мной, Хун, — сказал Мартин.
Девушка повела их по коридору, где странный запах чувствовался еще сильнее, и открыла дверь на левой стороне. Теперь тошнотворная вонь стала так сильна, что Мартин едва мог дышать, глаза застлал густой дым. Удивление его возросло еще больше, когда он шагнул вслед за девушкой в эту комнату. Зачем Хун притащил его сюда?
Он находился в помещении площадью примерно в тридцать футов, заставленном удобными с виду лежанками. Возле каждой стоял низкий столик, и на каждом столике высилась чаша с лежащей на ней трубкой. Все лежанки были заняты. К своему удивлению, Мартин увидел несколько женщин. Как и мужчины, они лежали, откинувшись на большие удобные подушки, и курили трубки. Почти никто не разговаривал, кое-кто лежал, уставившись в потолок, но большинство лежали с закрытыми глазами. Многие были одеты весьма прилично. По комнате, рассыпая улыбки и любезности, сновали молодые женщины, они уносили выкуренные трубки, а пока они набивали их, клиенты брали другие трубки, ожидающие своей очереди на чашах.
— Мы называем ее «комнатой грез», — пояснила сопровождающая Мартина девушка.
— Выглядит очень мило…
— Здесь есть свободное место. Приляжете, сэр? Я принесу ваши трубки.
Мартин повернулся к Хуну:
— Боюсь, я не смогу разделить вашу обеспокоенность, Хун. Люди просто погружаются в сон, возможно, жизнь после пробуждения кажется им более приятной.
— Им уже никогда не пробудиться по-настоящему, — ответил Хун. — Идем, здесь есть другие комнаты. — Он отступил назад в коридор.
— Вы не желаете трубочку? — в замешательстве спросила последовавшая за ним девушка.
— Туда! — Хун быстро зашагал по коридору:
— Вам туда нельзя! — Девушка почти кричала.
Но Хун был уже у следующей двери. Он распахнул ее, и Мартин с опаской заглянул внутрь. Перебивая тошнотворно-сладкий аромат опиума, в нос ударила застоявшаяся вонь немытых тел и испражнений. Сквозь дым — здесь он казался еще гуще — Мартин вглядывался в темноту.
— Вы должны выйти отсюда. — Девушка сзади уже кричала в полный голос. — Это не для вас.
Не обращая на нее внимания, Мартин, щурясь от дыма, разглядывал комнату. Она была не больше первой, но на этом сходство заканчивалось. Ни лежанок, ни столиков, ни красоток — скопище тел, лежащих на полу, сидящих у стен, подпирающих опорные балки по центру комнаты. Все в разной стадии оцепенения. Все с трубками, которые представляли для курильщиков, очевидно, самую большую драгоценность в этом мире. Они затягивались дымом… и, наверное, грезили. Отвисшие челюсти, капающая слюна. Некоторые совершенно голые, вымазавшиеся в собственных нечистотах. Наиболее угнетающее впечатление производили те, на ком еще сохранились остатки богатых одежд. Здесь тоже были и мужчины и женщины, некоторые даже совокуплялись, не вызывая особого интереса у соседей.
Признанный мастер исторического романа — английский писатель Алан Савадж захватывающе повествует о средневековом государстве Великих Моголов в Индии, прослеживая его историю от периода становления до заката. Догадка, вымысел и исторический факт, причудливо переплетаясь, преломляются сквозь призму судеб нескольких поколений Блантов, выходцев из Англии, волею провидения оказавшихся в экзотической, неизведанной стране, ставшей для них второй родиной.
Роман Алана Саваджа «Последний знаменный» посвящен истории Китая с середины XIX в. до начала XX в. Это время развала Китайской империи и заката маньчжурской династии. На фоне этих событий перед читателем представлена жизнь семьи Баррингтонов — европейских купцов, давно принявших китайское подданство.
В 1448 году английский канонир Джон Хоквуд прибывает в Константинополь. И здесь, в столице Византии, где сходятся Запад и Восток, начинается полная интриг и непредсказуемых событий жизнь нескольких поколений Хоквудов. В 1453 году Константинополь пал под натиском турок. А Хоквуды, волею судьбы, попадают в лагерь врага и вынуждены служить завоевателям в их победном марше по Средиземноморью[1].
Полная драматизма история жизни, любви, страданий и мытарств, отчаянной борьбы за власть, а подчас и за собственную жизнь Маргариты Анжуйской, волею судьбы ставшей супругой короля Генриха VI, переносит читателей в средневековую Англию и погружает в водоворот знаменитых исторических событий — вошла Алой и Белой Розы между сторонниками династий Ланкастеров и Йорков за право на трон. Известный мастер исторического жанра — Алан Савадж сумел придать роману особый колорит, ведя повествование устами самой королевы Маргариты.
Эта книга является 2-й частью романа "Нити судеб человеческих". В ней описываются события, охватывающие годы с конца сороковых до конца шестидесятых. За это время в стране произошли большие изменения, но надежды людей на достойное существование не осуществились в должной степени. Необычные повороты в судьбах героев романа, побеждающих силой дружбы и любви смерть и неволю, переплетаются с загадочными мистическими явлениями.
Во второй книге дилогии «Рельсы жизни моей» Виталий Hиколаевич Фёдоров продолжает рассказывать нам историю своей жизни, начиная с 1969 года. Когда-то он был босоногим мальчишкой, который рос в глухом удмуртском селе. А теперь, пройдя суровую школу возмужания, стал главой семьи, любящим супругом и отцом, несущим на своих плечах ответственность за близких людей.Железная дорога, ставшая неотъемлемой частью его жизни, преподнесёт ещё немало плохих и хороших сюрпризов, не раз заставит огорчаться, удивляться или веселиться.
Герой этой книги — Вильям Шекспир, увиденный глазами его жены, женщины простой, строптивой, но так и не укрощенной, щедро наделенной природным умом, здравым смыслом и чувством юмора. Перед нами как бы ее дневник, в котором прославленный поэт и драматург теряет величие, но обретает новые, совершенно неожиданные черты. Елизаветинская Англия, любимая эпоха Роберта Ная, известного поэта и автора исторических романов, предстает в этом оригинальном произведении с удивительной яркостью и живостью.
В книге впервые публикуется центральное произведение художника и поэта Павла Яковлевича Зальцмана (1912–1985) – незаконченный роман «Щенки», дающий поразительную по своей силе и убедительности панораму эпохи Гражданской войны и совмещающий в себе черты литературной фантасмагории, мистики, авангардного эксперимента и реалистической экспрессии. Рассказы 1940–50-х гг. и повесть «Memento» позволяют взглянуть на творчество Зальцмана под другим углом и понять, почему открытие этого автора «заставляет в известной мере перестраивать всю историю русской литературы XX века» (В.
«…Я желал бы поведать вам здесь о Жукове то, что известно мне о нем, а более всего он известен своею любовью…У нас как-то принято более рассуждать об идеологии декабристов, но любовь остается в стороне, словно довесок к буханке хлеба насущного. Может быть, именно по этой причине мы, идеологически очень крепко подкованные, небрежно отмахиваемся от большой любви – чистой, непорочной, лучезарной и возвышающей человека даже среди его немыслимых страданий…».
Книга посвящена одному из самых деятельных декабристов — Кондратию Рылееву. Недолгая жизнь этого пламенного патриота, революционера, поэта-гражданина вырисовывается на фоне России 20-х годов позапрошлого века. Рядом с Рылеевым в книге возникают образы Пестеля, Каховского, братьев Бестужевых и других деятелей первого в России тайного революционного общества.