Восемь знамен - [55]
— Ну, а кинжал в спину где-нибудь в темном уголке?
— Это не так-то просто сделать — даже если совесть позволяет. — Ее тревога напомнила ему о словах Чуньу, и он искоса взглянул на шедшую рядом женщину. — А если это все-таки случится, ты будешь меня оплакивать, Джейн?
Она остановилась:
— Да, я буду горько оплакивать тебя, Мартин.
Он тоже встал и посмотрел ей прямо в лицо. Они зашли в гущу цветущего сада, из дома их не могли видеть.
— В таком случае я обязательно вернусь.
Она провела языком по губам, быстро и смущенно, ее щеки зарделись.
— Он так плохо к тебе относится? — мягко спросил Мартин.
— Он никак ко мне не «относится», по твоему выражению.
Мартин нахмурился.
— Вы не спите вместе?
Она пожала плечами:
— Нет, с тех пор как зачали Джоанну.
— Не могу поверить. Скажи мне, в чем дело?
— Возможно, я слишком часто говорила то, что думаю.
— Но ты по-прежнему его жена.
— Я живу в мире, — ее голос срывался, — в котором все подчинено имени Баррингтонов. У меня двое детей. Что же мне делать, по-твоему?
Неожиданно она оказалась в его объятиях, он стал целовать ее рот, нос, глаза и щеки, потом подхватил на руки, отнес к одному из разбросанных по саду каменных сидений, опустил на него и вновь покрыл поцелуями.
— Я люблю тебя, — выдохнул он. Но так ли это? Он хочет ее, в этом нет сомнений. Но любовь со всем, что за ней следует? Чужая жена. Жена его брата!
— Мартин, — прошептала Джейн. — О Мартин! — Она отвечала ему такими же страстными поцелуями. Вдруг ее тело окаменело. Она испытывала желание, как и он… но не смела. Он читал это в ее глазах.
— А что прикажешь делать мне?
— Поезжай в Кантон, — взмолилась она. — Но… пожалуйста, возвращайся!
Наставить рога собственному брату — величайший грех, который только можно совершить. Сама мысль об этом коробила Мартина. Но он знал, что это обязательно произойдет, когда он вернется в Нанкин. А возвращения не избежать.
Но сначала — Кантон. Лавируя между перегораживающими устье бесчисленными песчаными наносами и отмелями, огромная джонка вошла в широкий залив, ведущий в Жемчужную реку; орудийным выстрелом она салютовала крепости Богэ, которая охраняла выход в море. Удостоверившись, что «Королева Янцзы» несет флаг Дома Баррингтонов — серебряный дракон на синем фоне, — гарнизон приветствовал ее ответным выстрелом. Незадолго до этого Мартин с любопытством рассматривал белые домики и островерхие церкви португальской колонии Макао на южной стороне залива. Для англичан и голландцев, которые осели в здешних местах (женщин и детей варваров не допускали в Кантон, имеющие в этом городе дело купцы вынуждены были строить себе дома в Макао), входящая в реку джонка казалась всего-навсего большим китайским кораблем. Но достаточно скоро они узнают, кто ее владелец и зачем она сюда пожаловала.
— Итак, Баррингтон? — Городской губернатор Вэнь Чжосу принял гостя на веранде своего дворца, с которой открывался прекрасный вид на гавань и реку. Окруженный помощниками и секретарями правитель отличался худобой и высоким ростом, он носил длинные усы и сутулился.
— У меня письма от вице-императора. — Мартин передал папку с ними одному из секретарей.
— Значит, вы будете строить склад здесь, в Кантоне.
— Это заветное желание моего отца, ваше превосходительство.
— Кто только не имеет склад в моем городе. — Вэнь развел руки. — Вы будете торговать с севером?
— И с югом тоже.
Вэнь предостерегающе поднял палец.
— Будьте осторожны, Баррингтон. Если вас схватят за руку, вице-император отменит свое разрешение.
— Схватят за руку, ваше превосходительство? Неужели вы думаете, что я собираюсь заняться контрабандой?
Вэнь прикрыл глаза.
— Вы не англичанин?
— Я подданный Срединного Королевства, — заявил Мартин.
Вэнь скептически улыбнулся:
— В Кантоне и так уже слишком много опиума. И я не хочу, чтобы его стало больше. Теперь ступайте к Сун Танчу, он подготовит документы вам на подпись.
Мартин прошел за секретарем в его контору.
— К чему эти разговоры об опиуме? — спросил он. — Ведь торговля им запрещена?
— Существует императорский указ, который запрещает ввозить опиум, — согласился Сун, отдав распоряжение своему секретарю, молодому человеку, сделать копии нужных бумаг.
— Который игнорируется? — предположил Мартин.
— До Пекина тысячи миль, — пожал плечами Сун, — а опиум приносит большую прибыль. Наш народ по дурости к нему пристрастился, а ваши соотечественники горят желанием им торговать.
— И что, это такое прибыльное дело?
— Ну конечно. Мой господин получает свою долю, как и все мы.
— А теперь он начинает бояться того, что делает?
— Это англичане во всем виноваты, — рассердился Сун. — У них нет никакого чувства меры. Из года в год Ост-Индская компания ввозила в Кантон по шесть тысяч ящиков опиума.
— Шесть тысяч ящиков? — ужаснулся Мартин.
— Ни больше ни меньше. Они были очень точны. Но затем, как вы несомненно знаете, четыре года назад ваше правительство лишило компанию монополии на торговлю в этих водах, и в результате каждый капитан торгового судна получил право подниматься по Жемчужной. И знаете, сколько ящиков опиума ввезли в Кантон за прошлый год? Двадцать тысяч!
Мартин был ошеломлен:
Признанный мастер исторического романа — английский писатель Алан Савадж захватывающе повествует о средневековом государстве Великих Моголов в Индии, прослеживая его историю от периода становления до заката. Догадка, вымысел и исторический факт, причудливо переплетаясь, преломляются сквозь призму судеб нескольких поколений Блантов, выходцев из Англии, волею провидения оказавшихся в экзотической, неизведанной стране, ставшей для них второй родиной.
Роман Алана Саваджа «Последний знаменный» посвящен истории Китая с середины XIX в. до начала XX в. Это время развала Китайской империи и заката маньчжурской династии. На фоне этих событий перед читателем представлена жизнь семьи Баррингтонов — европейских купцов, давно принявших китайское подданство.
В 1448 году английский канонир Джон Хоквуд прибывает в Константинополь. И здесь, в столице Византии, где сходятся Запад и Восток, начинается полная интриг и непредсказуемых событий жизнь нескольких поколений Хоквудов. В 1453 году Константинополь пал под натиском турок. А Хоквуды, волею судьбы, попадают в лагерь врага и вынуждены служить завоевателям в их победном марше по Средиземноморью[1].
Полная драматизма история жизни, любви, страданий и мытарств, отчаянной борьбы за власть, а подчас и за собственную жизнь Маргариты Анжуйской, волею судьбы ставшей супругой короля Генриха VI, переносит читателей в средневековую Англию и погружает в водоворот знаменитых исторических событий — вошла Алой и Белой Розы между сторонниками династий Ланкастеров и Йорков за право на трон. Известный мастер исторического жанра — Алан Савадж сумел придать роману особый колорит, ведя повествование устами самой королевы Маргариты.
Эта книга является 2-й частью романа "Нити судеб человеческих". В ней описываются события, охватывающие годы с конца сороковых до конца шестидесятых. За это время в стране произошли большие изменения, но надежды людей на достойное существование не осуществились в должной степени. Необычные повороты в судьбах героев романа, побеждающих силой дружбы и любви смерть и неволю, переплетаются с загадочными мистическими явлениями.
Во второй книге дилогии «Рельсы жизни моей» Виталий Hиколаевич Фёдоров продолжает рассказывать нам историю своей жизни, начиная с 1969 года. Когда-то он был босоногим мальчишкой, который рос в глухом удмуртском селе. А теперь, пройдя суровую школу возмужания, стал главой семьи, любящим супругом и отцом, несущим на своих плечах ответственность за близких людей.Железная дорога, ставшая неотъемлемой частью его жизни, преподнесёт ещё немало плохих и хороших сюрпризов, не раз заставит огорчаться, удивляться или веселиться.
Герой этой книги — Вильям Шекспир, увиденный глазами его жены, женщины простой, строптивой, но так и не укрощенной, щедро наделенной природным умом, здравым смыслом и чувством юмора. Перед нами как бы ее дневник, в котором прославленный поэт и драматург теряет величие, но обретает новые, совершенно неожиданные черты. Елизаветинская Англия, любимая эпоха Роберта Ная, известного поэта и автора исторических романов, предстает в этом оригинальном произведении с удивительной яркостью и живостью.
В книге впервые публикуется центральное произведение художника и поэта Павла Яковлевича Зальцмана (1912–1985) – незаконченный роман «Щенки», дающий поразительную по своей силе и убедительности панораму эпохи Гражданской войны и совмещающий в себе черты литературной фантасмагории, мистики, авангардного эксперимента и реалистической экспрессии. Рассказы 1940–50-х гг. и повесть «Memento» позволяют взглянуть на творчество Зальцмана под другим углом и понять, почему открытие этого автора «заставляет в известной мере перестраивать всю историю русской литературы XX века» (В.
«…Я желал бы поведать вам здесь о Жукове то, что известно мне о нем, а более всего он известен своею любовью…У нас как-то принято более рассуждать об идеологии декабристов, но любовь остается в стороне, словно довесок к буханке хлеба насущного. Может быть, именно по этой причине мы, идеологически очень крепко подкованные, небрежно отмахиваемся от большой любви – чистой, непорочной, лучезарной и возвышающей человека даже среди его немыслимых страданий…».
Книга посвящена одному из самых деятельных декабристов — Кондратию Рылееву. Недолгая жизнь этого пламенного патриота, революционера, поэта-гражданина вырисовывается на фоне России 20-х годов позапрошлого века. Рядом с Рылеевым в книге возникают образы Пестеля, Каховского, братьев Бестужевых и других деятелей первого в России тайного революционного общества.