Восемь знамен - [56]

Шрифт
Интервал

— И Вэнь это допускает?

— Вряд ли он может это прекратить, даже если и захочет, — бросил Сун. — Да и к тому же, раз все это незаконно, значит, он получит больше в свой карман, не так ли?

— И теперь он боится, — повторил Мартин.

— У нас больше опиума, чем мы в состоянии переварить. Цены падают.

— Но кто покупает столь коварное зелье?

— Все, — пожал плечами Сун. — Какой мужчина откажется от сладкого сна? — Он улыбнулся. — Или женщина? Хун, бумаги готовы?

Юноша выложил бумаги на стол перед Суном. Секретарь пробежал их глазами.

— Здесь ошибка… и здесь. Переделай, тупая деревенщина, и побыстрее, не то я велю тебя высечь.

С поклонами юноша собрал бумаги и вернулся к своей конторке. Мартин впервые обратил на него внимание. Выбритый лоб, длинная коса… обычный молодой китаец. Но Мартина поразил огонь, который горел в его глазах. Конечно, он разозлился из-за полученной головомойки, однако за этой видимой яростью крылось нечто большее, нежели простая обида.

— Не знаю, что делать с этим недоумком, — буркнул Сун. — Он хлопнул в ладоши, веля внести чай. — Мечтает поступить на государственную службу — и знаете, сколько раз он уже проваливался на экзаменах? Целых три.


— Вы курили когда-нибудь опиум? — спросил Мартин помощника капитана Канцзюя — тому уже доводилось подниматься по Жемчужной реке.

Канцзюй улыбнулся:

— Меня жена избила бы, Баррингтон.

Мартин кивнул:

— Подозреваю, моя тоже, будь я женат.

С верхней палубы «Королевы Янцзы» он разглядывал береговую линию. Как никакой другой город, Кантон был удален от центральной маньчжурской власти если не считать городов в глухих внутренних районах. Здесь, на юге, существовал свой особый мир, нигде больше в Китае не встречалось так много белых людей в сюртуках и цилиндрах. Вход в обнесенный стеной старый город им запрещался, и они построили для себя целую колонию на берегу. Некоторые из них сейчас с явным интересом следили за большим кораблем и его капитаном, слишком крупным для китайца или маньчжура, хотя он и носил китайский наряд.

Кроме того, имя «Королевы Янцзы» хорошо знали в Сингапуре.

— Дом Баррингтонов, — во всеуслышание объявил один из наблюдателей на пристани.

— Вот дьявол! Что ему здесь понадобилось? — громко спросил его сосед.

Мартин глянул на них сверху вниз:

— То же, что и вам, джентльмены.

— Мы этого не потерпим, сэр. Мы этого не потерпим! — заявил первый. — Губернатор Вэнь услышит об этом.

Не отвечая, Мартин наблюдал, как они затерялись в толпе, сохраняя при этом вид глубоко оскорбленной невинности.

— Вроде бы этим людям вы не пришлись по душе, — заметил Канцзюй.

— Они будут любить меня еще меньше после встречи с губернатором Вэнем, — сухо ответил Мартин.


Тем не менее он решил не ездить на берег в поисках развлечений, которые мог предложить Кантон. В памяти засели слова Джейн о ноже где-нибудь в темной аллее — защититься от него не было никакой гарантии.

Мартин обедал, когда ему доложили о приходе посетителя.

— Какой-то занюханный писарь по имени Хун Сюцюань, — сказал Кан.

Мартин нахмурился:

— Секретарь Сун Танчу? Пусть войдет, Кан. Но ты не уходи.

Кан ввел юношу в каюту. Хун украдкой огляделся, рассматривая роскошную обстановку.

— Вы с посланием от Сун Танчу? — спросил Мартин.

— Нет, ваше превосходительство. — Хун облизал губы. — Я хотел бы поговорить с вами.

— Вы уже говорите.

Хун взглянул на Кана.

— У меня нет секретов от моего помощника, — сообщил Мартин.

Хун глубоко вздохнул:

— Сэр, сегодня днем я почувствовал, что вы хороший человек.

Мартин поднял брови.

— Немногие на этой реке с вами согласятся.

— Это потому, что большинство людей на этой реке — дурные. — Голос Хуна был полон странного гнева.

— Это ваша точка зрения. Ваш хозяин знает о ней?

— Мой хозяин такой же злодей, как и остальные. — Хун в упор посмотрел на Мартина. — Если вы ему это передадите, он меня высечет.

— Я ему не скажу, — пообещал Мартин. — Но зачем вы мне все это рассказываете?

— Потому что вы Баррингтон и к вам прислушивается Сын Небес.

Мартин взглянул на Канцзюя — тот изо всех сил старался сохранить невозмутимый вид. Юноша, бедняга, не ведал о том, что вряд ли найдется хоть один человек в Китае, кроме императорских советников, которому посчастливилось лицезреть Сына Небес, что уж там говорить о внешних варварах, какими бы привилегиями они ни пользовались. Император Даогуан ценил уединение даже больше, чем его дед Сяньлун.

— Вы должны предупредить Сына Небес о злодеях, которые несут гибель югу страны, — настойчиво продолжал Хун. — Настает день, когда они погубят всю империю.

— Вы имеете в виду торговлю с варварскими народами?

— Я имею в виду торговлю опиумом! Вот в чем зло! — Хун не снижал тона. — Вы знаете, какой вред он наносит моему народу?

— Он дарит сны. И говорят, сладкие сны.

— Нельзя жить одними грезами, Баррингтон. Идемте со мной, я покажу вам этих погруженных в грезы людей, и вы поймете. Тогда вы сможете действовать — и расскажете императору о злодеяниях, которые совершают на этой земле люди, подобные Вэнь Чжосу. И тогда он, в свою очередь, положит конец этому кошмару.

Мартин посмотрел на Канцзюя.

— Ночью? Это приглашение к убийству. Этот мошенник, возможно, подослан вашими врагами.


Еще от автора Алан Савадж
Могол

Признанный мастер исторического романа — английский писатель Алан Савадж захватывающе повествует о средневековом государстве Великих Моголов в Индии, прослеживая его историю от периода становления до заката. Догадка, вымысел и исторический факт, причудливо переплетаясь, преломляются сквозь призму судеб нескольких поколений Блантов, выходцев из Англии, волею провидения оказавшихся в экзотической, неизведанной стране, ставшей для них второй родиной.


Последний знаменный

Роман Алана Саваджа «Последний знаменный» посвящен истории Китая с середины XIX в. до начала XX в. Это время развала Китайской империи и заката маньчжурской династии. На фоне этих событий перед читателем представлена жизнь семьи Баррингтонов — европейских купцов, давно принявших китайское подданство.


Османец

В 1448 году английский канонир Джон Хоквуд прибывает в Константинополь. И здесь, в столице Византии, где сходятся Запад и Восток, начинается полная интриг и непредсказуемых событий жизнь нескольких поколений Хоквудов. В 1453 году Константинополь пал под натиском турок. А Хоквуды, волею судьбы, попадают в лагерь врага и вынуждены служить завоевателям в их победном марше по Средиземноморью[1].


Повелительница львов

Полная драматизма история жизни, любви, страданий и мытарств, отчаянной борьбы за власть, а подчас и за собственную жизнь Маргариты Анжуйской, волею судьбы ставшей супругой короля Генриха VI, переносит читателей в средневековую Англию и погружает в водоворот знаменитых исторических событий — вошла Алой и Белой Розы между сторонниками династий Ланкастеров и Йорков за право на трон. Известный мастер исторического жанра — Алан Савадж сумел придать роману особый колорит, ведя повествование устами самой королевы Маргариты.


Рекомендуем почитать
Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть

 Эта книга является 2-й частью романа "Нити судеб человеческих". В ней описываются события, охватывающие годы с конца сороковых до конца шестидесятых. За это время в стране произошли большие изменения, но надежды людей на достойное существование не осуществились в должной степени. Необычные повороты в судьбах героев романа, побеждающих силой дружбы и любви смерть и неволю, переплетаются с загадочными мистическими явлениями.


Рельсы жизни моей. Книга 2. Курский край

Во второй книге дилогии «Рельсы жизни моей» Виталий Hиколаевич Фёдоров продолжает рассказывать нам историю своей жизни, начиная с 1969 года. Когда-то он был босоногим мальчишкой, который рос в глухом удмуртском селе. А теперь, пройдя суровую школу возмужания, стал главой семьи, любящим супругом и отцом, несущим на своих плечах ответственность за близких людей.Железная дорога, ставшая неотъемлемой частью его жизни, преподнесёт ещё немало плохих и хороших сюрпризов, не раз заставит огорчаться, удивляться или веселиться.


Миссис Шекспир. Полное собрание сочинений

Герой этой книги — Вильям Шекспир, увиденный глазами его жены, женщины простой, строптивой, но так и не укрощенной, щедро наделенной природным умом, здравым смыслом и чувством юмора. Перед нами как бы ее дневник, в котором прославленный поэт и драматург теряет величие, но обретает новые, совершенно неожиданные черты. Елизаветинская Англия, любимая эпоха Роберта Ная, известного поэта и автора исторических романов, предстает в этом оригинальном произведении с удивительной яркостью и живостью.


Щенки. Проза 1930–50-х годов

В книге впервые публикуется центральное произведение художника и поэта Павла Яковлевича Зальцмана (1912–1985) – незаконченный роман «Щенки», дающий поразительную по своей силе и убедительности панораму эпохи Гражданской войны и совмещающий в себе черты литературной фантасмагории, мистики, авангардного эксперимента и реалистической экспрессии. Рассказы 1940–50-х гг. и повесть «Memento» позволяют взглянуть на творчество Зальцмана под другим углом и понять, почему открытие этого автора «заставляет в известной мере перестраивать всю историю русской литературы XX века» (В.


Два портрета неизвестных

«…Я желал бы поведать вам здесь о Жукове то, что известно мне о нем, а более всего он известен своею любовью…У нас как-то принято более рассуждать об идеологии декабристов, но любовь остается в стороне, словно довесок к буханке хлеба насущного. Может быть, именно по этой причине мы, идеологически очень крепко подкованные, небрежно отмахиваемся от большой любви – чистой, непорочной, лучезарной и возвышающей человека даже среди его немыслимых страданий…».


Так затихает Везувий

Книга посвящена одному из самых деятельных декабристов — Кондратию Рылееву. Недолгая жизнь этого пламенного патриота, революционера, поэта-гражданина вырисовывается на фоне России 20-х годов позапрошлого века. Рядом с Рылеевым в книге возникают образы Пестеля, Каховского, братьев Бестужевых и других деятелей первого в России тайного революционного общества.