Воронья Слобода, или как дружили Николай Иванович и Сергей Сергеевич - [14]

цепи реакций. Эти работы частью своей вошли в

сборник, посвященных достижениям советской науки, и

представленной как результат нобелевского уровня.

Правда нобелевскую премию получили другие. Но

Сергей Сергеевич не унывал. Он-то знал, что

главноеѕэто наслаждение результатами творчества. А

оно недоступно тем, кто испытывает счастье от руления

наукой. Он утешился тем, что известный физико-химик

тоже не стал нобелевским лауреатом.

Обстоятельства развели друзей по работе, но не их

дружбу.

А Сергей Сергеевич к этому времени, как и бывает

случайно, в троллейбусе повстречал свою любовь. Нина

была комсомолкой. Но под влиянием общения с

Васениным стала православной верующей и в такой

степени, что на квартире Васенина долгие голы хранила

как зеницу ока “крест Сергия Родонежского” затем, в

свое время, переданный ей в дар в Троице-Сергиеву Лавру.

Она стала хранителем очага Васениных после

смерти родителей Сергея Сергеевича.

В их семье, почти как и в семье Николая Ивановича,

появились первенцы. Жизнь требовала своего продолжения.

Она появлением новой жизни давала передышку

этим ученым в их многотрудном движении по скалистым

тропам служения истине, а не вульгарному материализму,

который и не отрицался ими как истина, но

который прозревался ими на пути стяжания Духа

Познания от незнания к знанию в той сложности, где

поиск себя есть уже полагаемая встреча с самим собой.

В семье Николая Ивановича появился сын, и он был

крестником Эти. И, несмотря на горечь ее судьбы в этих

обстоятельствах, она беззаветной любовью своей смогла

оценить и эти “слабости” Николая Ивановича, которого с

тех пор, если бы не ее любовь, ѕ не раз и не два

поджидал смертельный исход тяжелых недугов болезни.

Молодое, растущее в науке поколение Лаборатории

сполна пользовалось эрудицией, опытом Николая Иванови

ча, в силу болезней все реже появляющегося в Лаборатории.

А в результате на факультете его личность обрастала

таинственностью, если не анекдотов, то привлекательных

рассказов о его слабости и силе его ума.

По праздникам и в день его рождения члены

Лаборатории собирались на квартире Николая Иванови

ча. И шуткам и скетчам не было конца.

После смерти казнелюбивого владыки в отношениях

между людьми наступило некоторое потепление, а

новый вождь в коломянковом пиджаке требовал от

ученых, чтобы “наука перла вперед”. Но когда

семнадцать крупных ученых во главе с Николаем

Ивановичем, поверив “коломянковому пиджаку”

обратили внимание правительства на недостатки

работы в науке и предложили перспективный план ее

развития по химии, разработав строгую структуру

организации и взаимодействия создаваемых институтов

между собой, то этот план был с благодарностью принят.

И пролежал пять лет без движения, а затем вынут был

на свет как собственная идея мудрости партии и правительства

и служил основой создания научных центров в

разных частях страны.

Разумеется, что никто из составителей плана не был

приглашен в директора таких институтов. Здесь все

было как раз наоборот. Во главе институтов были

поставлены явные или неявные враги составителей

перспективного плана развития науки. Так директором

одного из институтов катализа становится ученый,

путевку которому в науку дал Николай Иванович, но

который всю оставшуюся жизнь доказывал бесперспективность

теорий Кобцева. А направления, развитые

Кобцевым в катализе, были уже давно использованы для

построения минизаводов производства кислот за

границей, например, в Австралии и Японии, а его

теории анализировались крупными учеными мира на

международных совещаниях этого профиля.

Увы, Кобцев был болен, а его сотрудников на эти

совещания не пускали как раз те, кто не хотел никакого

научного обсуждения этих самых работ Кобцева, твердя

о их не перспективности, создавая ситуацию забвения и

таинственной бессмысленности теорий Кобцева.

По мере отрыва Николая Ивановича от разных форм

научного общения с зарубежными исследователями

внутри его лаборатории росло недовольство собственным

слабым движением в науке, а точнее отсутствием

академических званий у отдельных сотрудников Лаборатории,

которые, став докторами, профессорами, не

допускались в академические аудитории, где заседают

академики и члены-корреспонденты. Нужно было новое

поколение, не помнящее заслуг Николая Ивановича в

химии, которые в своей преданности и исполнительности

сумело бы найти свой путь, тихо и скромно забыв

об учениях Шпитального и Кобцева. Но такое поколение

еще только подрастало, еще только пестовалось в

коридорах партийной исполнительности и академи-

ческой преданности.

А в это же самое время мозг Николая Ивановича

охватывает новые горизонты пока еще не познанного и

достаточно темного пространства “информации,

мышления и времени”. Только благодаря важности

понимания этой тематики специальные физикохими

ческие журналы открывают путь для публикации

статей Николая Ивановича, работ, которые касаются и

самого возникновения сознания как факта

человеческого разума. Уже при подготовке монографии

по этой тематике, как всегда и ранее, он встречается с

оголтелой критикой его монографии. Но в это время

случилось необыкновенное. Президент Академии

Несмеянов, втайне сам писавший мемуары о перипетиях