Воробьиная ночь - [2]
А на старика, тоже перебиравшего мокрый канат, он и взглядывать боялся: когда взглядывал, на него смотрел провалившийся чёрный рот и большой жёлтый клык.
«Нет, разбойники…»
— Ну, ну, цыплок! Поворачивайся… В воду тебя спихнуть, что ли… — сказал парень и злобно блеснул белым, мёртвым глазом.
«Они меня спихнут в воду, чтоб не рассказывал, что видал, как с краденой птицей ехали».
И, нагнувшись, что есть силы стал тянуть канат, чтоб скорей добраться до берега. А берег уже вот он. Паром ткнулся в песок. Лошади от толчка пере-ступили с ноги на ногу. Мальчик радостно прыгнул на песок и замотал конец верёвки от парома за столб.
Парень свёл своих лошадей, старик — своих; некоторое время они беззвучно шагали по песку рядом с лошадьми. А когда выехали на крепкую дорогу, сели и уехали.
Мальчик с облегчением посмотрел им вслед.
«Ну, наконец!.. А непременно разбойники. Ишь, как погнали лошадей».
А солнце уже взошло и радостно осветило реку, тот берег, дома, лепившиеся по обрыву, и белую церковь на горе. За речным поворотом чуть таял белый дымок — пароход шёл.
— Эх, хорошо искупаться!
Это было великое искушение — так ласково мыла здесь светлая вода жёлтый, чистый песочек и стреляли в разные стороны крохотные рыбки.
Мальчик вздохнул и стал отвязывать от столба верёвку, — нельзя купаться, увидит Кирилл, высечет. С усилием отпихнул паром и стал тянуть за мокрый канат. Трудно. Тяжёлый паром еле-еле ползёт, а река широкая. Если подъедет кто, Кирилл будет сердиться, что долго гнал паром. И мальчик изо всех сил тянет медленно скользящий канат.
А кругом рыбы весело и взапуски пускают по воде расходящиеся круги, как будто и они радовались и утру, и солнцу, и тишине, а некоторые выскакивали на секунду из воды, точно хотели посмотреть, что тут делается.
Вася стал уставать, тяжело дышал, перестал смотреть кругом, а, нагнув голову, что есть силы тащил канат, и пот капал с красного пылающего лица.
Когда паром подошёл к берегу, из домика вышел Кирилл, чёрный, косматый, и сказал, насунув на глаза чёрные брови:
— Что долго так? Ишь, цельный час паром гнал. Либо купался там? Гляди, кабы кнут по тебе не погулял.
Очень мальчику хотелось сказать Кириллу, что он сейчас перевозил разбойников, да побоялся, не сказал.
А уже с горы спускались подводы к перевозу. Начинался рабочий день. Кирилл пошёл гонять паром и крикнул:
— Берись за конопатку, Васька, да чтоб к обеду кончить!
Вася сходил в домик, взял молоток, долото, пакли, взял с полки ломоть хлеба и, жуя, подошёл к опрокинутой на берегу вверх дном лодке и, всё кусая хлеб, стал забивать паклей рассохшиеся щели в боках и в днище лодки.
Вася… стал забивать паклей рассохшиеся щели в боках и в днище лодки.
Он делал это ловко, постукивая молотком по рукоятке долота, — за лето всему научился.
Ещё ранней весной привела Васю мать из дальней деревни к Кириллу и сказала:
— Кирилл Иванович, вы уж не обидьте моего.
А Кирилл нахмурил брови:
— За хлеб возьму, а больше ничего.
Вдова всхлипнула:
— Хоть полтинник за лето положьте ему.
— За хлеб, и больше ничего. Какая с него польза?
Мал. Только что лодку перегонит с одной стороны на другую. Хочешь, за прокорм оставляй, больше ничего не дам.
Так и остался мальчик.
Постукивает Вася молотком, а сам прислушивается к весёлому гомону на берегу. Бабы вальками хлопают по мокрому белью. Покрикивают мужики, купая лошадей. Лошади плавают, храпят и вскидываются в воде на дыбы.
С завистью смотрит Вася на бегущих с горы ребятишек. Они на бегу стаскивают с себя рубашонки и кидаются в воду. Брызги, сверкая, летят столбом. Крик, визг, смех — весело. А Вася всё постукивает да постукивает молотком по долоту, забивая в щели паклю, — к обеду надо кончить, а то рассердится Кирилл.
Прокричал пароход и, шлёпая колёсами, протащил мимо грузные баржи.
Солнце подымалось выше, и река становилась жаркой. Больно было смотреть от блеска. Воздух дрожит и колеблется. Ах, как хорошо бы теперь искупаться!..
К вечеру душно. Всюду стоит сухая, горячая мгла, и от неё всё неясно и смутно. Ласточки носятся над самой водой, чертя крылом.
Когда багровое солнце стало садиться за далёкие вербы, Кирилл кликнул:
— Кончил?
— Кончил.
— Ишь ты, прокопался до вечера! Ну, я пойду по делам, а ты оставайся, да никуда не уходи. Теперь езды мало. А ежели с той стороны покричат парому, переезжай на ту сторону на лодке, возьми мужика, переправишь сюда, с ним отсюда и перегоните паром, а то один ты долго прокопаешься. Да теперь никто и не поедет. — Он поднял голову и посмотрел на мглистое небо, по которому бежали сизыми клочьями тучи.
— Дяденька, я боюсь, как бы ночью гроза не вдарила.
— Ну, боится! Нежно воспитанный. Ничего! Никто тебя не укусит!
Кирилл ушёл. Мальчик остался один.
Быстро темнело. Пропал другой берег. Гора смутно чернела, и на ней белым, едва уловимым пятнышком обозначалась церковь.
На берегу водворилась тишина — ни шороха, ни вздоха, только чудилось, молчаливо мелькают над потемневшей водой ласточки.
Где-то глухо погромыхало, как будто большой телегой проехали по мосту, но моста не было. Опять тишина.
Мальчик пошёл было в домик, да жутко одному в темноте. Он вышел и примостился на берегу под опрокинутой лодкой.
