Вопросы цены и стоимости - [16]

Что ж, строгость одежд, и правда, была ему только к лицу, выгодно привлекая сторонний взгляд к достоинствам. Плоское небольшое боннэ подчеркивало густые пышные волосы, которым позавидовала бы записная красавица, гладкий воротник обрамлял линию шеи, ниспадающий с плеч сюркот плавно прилегал к стройному торсу, а его длина позволяла оценить изгибы бедер, идеальную форму колена и округлые икры… Пожалуй, именно в том случае, увлекись Равиль в одежде яркими цветами и дорогими материями — он бы потерялся в них, а тут… Облаченный строже монахини, умудрялся выглядеть умопомрачительно соблазнительно! Практически непристойно!

Ожье теперь оставалось только скрипеть зубами. Сам же дал парню полную свободу, сказал, что решает все он, и после — склонять его к близости, как привык?

Мальчишка уступит — так с тем, что у него в голове делается, это не удивительно! Получается все как прежде: кто кормит, тот имеет… Откажет — тоже получится неудобно, не вовремя… Спугнет лисенка наверняка! Раньше он был для Равиля хозяином, тот по своему характеру старался как мог, и брал взамен все, что мог…

Если он, Ожье, прав, так после того, что клеймо у юноши значило, он на мужчин по доброй воле вообще смотреть еще лет н-цать не захочет! Да и не дело, вот так сразу опять тащить его в постель, обмазывая новой грязью за то, что очистил от прежней. Секс — тоже вещь статусная: от того, спишь ли ты с кем-нибудь, с кем именно, как и почему — зависит, что о вас обоих думают окружающие…

Судя по всему, этому — Равилю даже учиться не надо было.

Однако о принятом решении Ожье не жалел: на постели свет клином не сходится, зато можно сказать, что хоть раз в жизни он сделал бескорыстно доброе дело, как в Писании. Достижения Равиля нужно было уважать, хотя у них была и обратная сторона: всегда сосредоточенный, всегда напряженный, юноша позволял себе расслабиться разве что во сне, да и то… Кошмары у него случались с завидной регулярностью. Равиль не говорил, что ему снится и предпочитал делать вид, что ничего с ним не происходит. Но тихие сдавленные стоны, как и привычка просыпаться резко и сразу от малейшего шороха — говорили о многом!

И чем дальше, тем чаще повторялись эти кошмары, становясь тревожным сигналом. Очевидно, что сказывалась усталость. За огромные перемены, быструю адаптацию к непривычным условиям, приходилось платить, как за все в мире, и сам собой возникал вопрос — долго ли еще юноша выдержит?

— Оставь, не мучайся! — наблюдая как Равиль гоняет по тарелке горошек, Ожье скривился: где, а главное зачем, парень умудрился набраться дури высшего этикета!

Равиль упрямо продолжал свое сомнительное занятие, не реагируя на замечание, хотя, к тому же, наверняка был голодным — день с заходом в Марсель выдался долгий и насыщенный.

— Можно подумать, что ты за столом у королевы! Ешь как тебе удобно.

— Нет, — тихо отозвался юноша, решительно покачав головой. — Если я не сделаю один раз, то потом тоже могу забыться и опозорюсь.

Мужчина только тяжело вздохнул: что и требовалось доказать. Равилем по-прежнему двигало не стремление к чему-то высокому, а неуверенность в себе и своем положении, безжалостно подгонявшая вперед. Юноша изменился внешне, с виду, а внутри… Просто он привык — бороться за каждый день, не щадить и не жалеть себя.

Тоже, в принципе, похвальное качество… Но тогда, когда в нем есть нужда!

Ожье поднялся и, недолго думая, обнял мальчика, прижимая к себе.

— Малыш, — он успокаивающе поглаживал крутые кольца волос, — успокойся… Расслабься хоть немного! Никто тебя ни к чему не принуждает. Я тебя одного не брошу… Можешь вообще тарелки вылизывать!

Шутка вышла корявой, так и сказана была через силу.

Равиль отстранился, заглядывая в лицо:

— Почему? — серьезно спросил он.

Ожье замешкался, но нашел единственный верный ответ:

— Потому что ты мне нравишься.

— Почему? — настаивал юноша, слегка нахмурившись.

— Как же ты можешь не нравится? — усмехнулся Ожье, перечислил. — Стойкий, смелый… и хитрый… маленький рыжий лисенок!

— И красивый, — полувопросительно уточнил Равиль.

— Очень красивый, — подтвердил мужчина, — но это не самое важное.

Он снова сел, не отпуская юношу от себя и продолжая гладить его по плечам, спине, волосам. Равиль притих, прикусив губу… и не задал следующего вопроса, который интересовал его больше всего.

Странные были ощущения: юноша уютно свернулся у него на груди, примолк и судя по всему разомлел от успокаивающих прикосновений, — даже помуркивал что-то, уткнувшись носом мужчине в плечо, кажется совсем не возражая против того, что его опять держат на коленях и крепко обнимают.

Момент для поцелуя, перехода к более откровенным действиям — для Ожье был более чем удачным! Но… трогать его почему-то не хотелось, чтобы ненароком не разорвать тонкую ниточку доверия, не разбить мгновения нежности.

Да и то, прыгнуть в кровать никогда не поздно, а вот много ли подобных минут было у Равиля в жизни? Сомнительно!

И ведь таким как он труднее всего: там, где кто-то другой сдастся, опустит руки, посетовав на всеобщую несправедливость, обидится, или хотя бы даст волю гневу, слезам, снимая напряжение, — Равиль будет только крепче сжимать себя в кулак. Потому что мир таков, что именно уязвимость, слабость — самое страшное преступление в нем, оно всегда наказуемо. И уж конечно не всем везет на поддержку и помощь!