Вопросы цены и стоимости - [17]

Однако не возможно вечно держать руку на спусковом крючке. Рано или поздно, в лучшем случае у юноши сдадут нервы так, что все прошлые выходки и истерика покажутся мелкими капризами. В худшем — так и оставшись вещью в себе, мальчишка просто тихо сломается.

Самообладание, самоконтроль — полезные качества, однако человек должен хоть немного освобождать и выражать свои чувства, иначе рискует собственным рассудком. А для того, чтобы вернуть юноше эту способность вместо умения играть на публику, следовало убедить его, что эти самые чувства кому-то интересны…

Как сейчас, например. Ему хорошо? Тогда пусть сидит! Трудно что ли… наоборот одно удовольствие! Чувствовать свою силу и превосходство приятно в любом смысле. Особенно приятно, когда это означает, что в тебе видят опору и защиту, а то, что маленький дикий лисенок вдруг перестал показывать клыки и охотно принимал ласку — даже давало повод для гордости.

Да и куда им торопиться? Тем более что Равиль, несмотря на всю свою стойкость и изворотливость, по сути — лишь одинокий искалеченный ребенок. Он еще не может полностью отдавать отчета в своих поступках и желаниях, и пользоваться его первой шаткой привязанностью к кому-то, кто отнесся к нему со вниманием, было бы просто подло…

Благие намерения! Куда ими выложена дорога — известно всем. Прежде, чем мужчина успел придумать что-то, чтобы закрепить достигнутый результат, их прервали самым бесцеремонным образом. Равиль, едва раздался стук в дверь, в мгновение ока оказался на ногах за три шага от Ожье, торопливо расправляя складки примявшейся местами одежды. Он метнулся к выходу, столкнувшись на пороге с неожиданным гостем, одарив входившего мужчину взмахом длинных ресниц и непривычно потерянным взглядом.

Тот вопросительно вдернул антрацитовую бровь, заинтересованно проводив юношу глазами, но тут же обернулся обратно ко встающему навстречу хозяину судна.

— Я не помешал? — вопрос был сама невинность.

— Отнюдь, — кратко отозвался Грие. На губах играла знакомая всем, кто его знал легкая усмешечка, зато про себя он поминал визитера последними словами.

Мало того, что сейчас хотелось догнать Равиля, так сама обстановка давала «гостю» повод для размышлений: взволнованный растерянный юноша, поправляющий одежду, ужин на двоих… Для человека следующего в некоторых вопросах и злонамеренного — вполне достаточно, чтобы додумать то, чего нет и в помине!

А этот молодой человек был и сведущим, и о характере его тоже можно было сказать мало чего доброго. Впрочем дурного тоже, но одно другого не перекрывало.

— Удивлен видеть вас здесь, Таш. Дела?

— Дела — не надо лучше!

— Ко мне? Или это визит вежливости?

— Я все-таки помешал! — засмеялся Ксавьер Таш.

— Закончить ужин, — досказал Ожье, широким жестом предложив. — Присоединяйтесь…

— Благодарю, но я спешу. А к вам у меня действительно дело и весьма выгодное…

— Тогда обсудим!

Выяснение отношений с юношей было отложено на неопределенный срок.

* * *

Гримо Таш был не просто деловым партнером Ожье, на котором завязана изрядная часть оборота, а без преувеличения наставником и учителем, натаскавшим в нужное время из мокроусого щенка — человека, который может позволить себе не размениваться на мелочи. Начав с суконной лавчонки, старик Гримо добился того, что был сейчас одним из самых влиятельных людей своего круга и поставщиком не одного венценосного двора!

Человек, уважаемый по заслугам! Правда, с наследниками, а точнее единственным наследником в лице небезызвестного Дамиана, почтенному купцу Гримо Ташу не повезло: дело есть, — и какое дело! А достойных рук, чтобы его передать — нет как нет. Старший сын погиб, пятеро дочерей — вовсе не в счет, отрезанный ломоть… Вон, у Керов, что с дочкой вышло! В конце концов, едва удалось позор прикрыть.

До поры, пока была надежда, что единственный оставшийся сын повзрослеет, возьмется за ум, положение спасал другой Таш — племянник, тот самый Ксавьер, сын беспутного, рано и глупо погибшего брата, которого старый Гримо принял под своим кровом как родного. Парень толковый, старательный, с юных годов знал, что хлеб так просто на столе не берется и маслом не мажется!

Однако не прост, и себе на уме. Эту червоточину Гримо нюхом чуял. Так что, когда они с Ожье в последний раз разговаривали — аккурат о том, как юный Дами развлекается со товарищи, — торговец едва не на коленях умолял Грие взять в жены любую из трех его дочерей, оставшихся на выбор после того, как самая старшая наконец ушла в бернардинский монастырь, а еще одну, скрепя сердце, пришлось выдать замуж за совершенно никчемного по мнению Гримо мазилу-художника.

Любую! Какую пожелается: простушку Катерину, обещавшую стать воплощением идеала добродетельной жены и матери, модно утонченную Клеманс, или даже 14-летнюю Онорину, которая из сестер более всего удалась лицом… Гримо черта лысого сторговал бы и собственную душу в придачу, лишь бы иметь законную возможность завещать подходящему надежному человеку львиную долю своего имущества, дел и торговых оборотов! Без опасения, что через пару годков разгульной жизни его потомки пойдут по миру, похерив годы его труда.