Аэций был первым, кто взошел на ростру, не будучи принцепсом. Я поднялась к нему, вежливо улыбнулась и протянула ему руку, преодолев отвращение. Он, вместо того, чтобы церемонно коснуться пальцев, как было принято, взял мою руку и сжал. Он не делал мне больно, но само его прикосновение вызывало у меня отвращение. Я снова почувствовала сладковато-лекарственный запах безумия, но теперь он распространялся по всей площади, словно она была заражена. Пахло бедой и смертью.
Я сохранила на лице улыбку и повернулась к гражданам Империи.
Я видела, что инстинктивно они разделились. Люди бездны стояли левее, со стороны Аэция, а принцепсы и преторианцы смотрели на меня. Они казались изможденными и усталыми от волнений и лишений войны, но не отказали себе в богатой одежде, словно пришли на праздник. Люди бездны же, наоборот, были радостны, улыбались, хотя большинство из них было одето слишком легко и холодно для этой погоды.
Я смотрела на мой народ. Я узнавала их среди преторианцев безошибочно, они и их чуть сторонились. Принцепсы были похожи на юношей и девушек из университета, собравшихся на концерт, однако же большинство из них были взрослыми, сложившимися людьми, которым придавали легкомысленность лишь молодость и красота, свойственная ей.
Я заметила господина Веспасиана в парадном кителе. Он был глубоким стариком, посвятившим всю жизнь Пути Человека, и его строгие нравы не позволили ему проигнорировать войну. Он воевал до самого конца, и ему лишь чудом удалось уцелеть. Он стоял прямой и скорбный, выглядящий не старше двадцати пяти, молодой и прекрасный юноша с глазами, видевшими мир уже сто девять лет.
Передо мной и Аэцием были установлены микрофоны, отовсюду смотрели камеры, жадно желавшие запечатлеть этот примечательный момент истории Империи.
— Граждане Империи! — провозгласил Аэций. Люди Бездны закричали, приветствуя его в экстазе, которого я прежде не видела. Я видела слезы радости в их глазах, видела раскрасневшиеся щеки. Так девушки приветствуют горячо любимых, а не народы — правителей. Я не верила, что у этого спокойного, почти несуществующего человека с блуждающим взглядом может быть сила вызывать у людей состояние подобное этому.
Преторианцы смотрели на него с интересом, но безо всякого почтения. Мой же народ смотрел только на меня, и я смотрела на них, и мы вместе слушали Аэция. Я не подозревала, что в его голосе может скрываться такая сила. Он вдруг совершенно изменился, и его власть над народами в момент перестала казаться мне неестественной. В нем была уверенность, которой я прежде ни у кого не слышала, словно это у него было священное право вещать от имени народов. Люди все прибывали, словно его голос манил их, и вот Палантин уже был заполнен так, что стал напоминать разворошенный муравейник. Люди стояли друг к другу так тесно, что между ними не видно было разбитой брусчатки.
Аэций говорил:
— Я пришел в этот город как враг, но я останусь здесь, как правитель, которому важны все народы Империи. Когда я начал восстание, я пообещал себе не превращаться в тех, кто привел нас к этой кровавой драме. Я пообещал себе, что не буду разделять тех, кто эксплуатировал мой народ и другие народы Империи и тех, кто боролся за свою свободу. Мы все — люди, и это важнейшая вещь, которую не понимали правители от древности и до наших дней. Я хочу это понять. И я хочу, чтобы вы тоже поняли, что хоть мы и пересотворены по-разному, хоть нас кроили разные боги, во всех лежит одинаковое ядро, делающее нас людьми. Мы стремимся к тому же, к чему и вы. Мы хотим жить счастливо и в безопасности. И мы устали лить кровь, мы больше ее не хотим.
Он сказал «мы больше ее не хотим», словно он был сыт. Посреди искреннего гуманизма его речи, это показалось жутковатым.
— Давайте не забывать о том, что было. Потому что забывший платит повторением, и только помня об истории, можно сберечь будущее. Но каждый человек в Империи должен учиться жить дальше, в новой стране, где все мы равны. Это тяжело, и мы будем испытывать трудности, но если мы не преодолеем их вместе, наша страна будет уничтожена. Я хочу, чтобы сегодня каждый из вас задумался о том, почему мир лучше войны. Я хочу, чтобы вы понимали, что только мир стоит того, чтобы воевать. Принцепсы и преторианцы вели скрытую войну против моего народа и других народов Империи, и мы остановили ее. Теперь в нашей стране может, наконец, наступить долгожданный мир. Я хочу объявить о том, что мои стремления не в том, чтобы сделать ирснихский народ новыми принцепсами. Мы все будем равны, все будем жить так, как велят нам законы наших богов. И пусть наши боги рассудят нас в конце всех времен.
Он замолчал, и люди еще секунду словно ловили его голос, который разнесся по площади, прекрасный и сильный. А потом они стали выкрикивать его имена. Аэций и Бертхольд, оба имени, которые он носил, сливались в одно.
Аэций. Он сменил имя зная, что победит в войне и будет править. Когда голоса стихли, я знала, что пришло мое время говорить.
И, конечно, у меня бы никогда не получилось воздействовать на людей так, как мог Аэций. Я смотрела на мой народ со страхом и волнением, ведь я была единственной, кто мог говорить для них. Преторианцы смотрели на меня с большим уважением, но, по сути, им было не так важно говорю я или Аэций. Императоры, которых признавали преторианцы, должны были завоевать их доверие делом, а не кровью.
