Вольтер - [158]
Ее интрига увенчалась полным успехом, тем более что Ваньер, который все еще пытался увезти своего патрона хотя бы на время, был отправлен в Ферне за необходимыми бумагами, и Мари Луиза делала все, чтобы задержать его возвращение как можно дольше. Он приехал в Париж лишь после смерти Вольтера и крайне был этим огорчен.
Самой Мари Луизе уже шестьдесят шесть, но она ни за что не хочет расставаться со столицей и отпускать оттуда Вольтера, ведь тень его триумфов падает и на нее… К тому же она знала, что, отправив в Ферне Ваньера, можно не беспокоиться о положении дел в имении, он за всем проследит.
Письмо секретаря от 22 мая пришло еще при жизни патрона, но ответ начинался словами: «Я умираю, мой дорогой Ваньер». Несмотря на то, что верный доктор Троншен переехал в Париж, он не мог не только спасти своего больного, но и облегчить его страдания. Вольтер, поддерживая свои силы, чтобы продолжать работу над словарем, пьет кофе еще больше, чем всегда. Это вызывает болезнь в мочевом пузыре. Тогда он начинает принимать опиум, что еще вреднее. Положение становится безнадежным, и Вольтер это сознает. 21 мая он посылает Троншену записку: «Пациент с улицы Бон провел всю ночь в очень сильных конвульсиях, три раза у него брали кровь. Он просит прощения, что, уже живой труп, причиняет Вам столько забот…»
А мадам Дени явно лжет, желая притупить бдительность верного патрону секретаря. 26 мая она пишет: «Мой дорогой Ваньер, дядя чувствует себя со вчерашнего дня много лучше, и я надеюсь, мы его сохраним…» И затем — задача та же: усыпить бдительность адресата — «мы с дядей убедились, Ферне не нужно сдавать в аренду».
На самом деле она, конечно, знает: дни Вольтера сочтены (31 мая он умрет). Но может не беспокоиться о сохранении его жизни и бесчеловечно обрекает его на смерть, вынудив не уезжать из Парижа… За свое будущее мадам Дени более чем спокойна. Еще 29 сентября 1777 года, в дополнение к завещанию в ее пользу, Вольтер составил следующий документ: «Я объявляю, что после моей смерти не нужно накладывать печать на мои апартаменты, так как мебель, домашняя утварь, книги и рукописи переходят к мадам Дени, которую я и раньше сделал наследницей всего моего имущества. Нужно будет передать ей все ключи. Если не все расходы по содержанию дома будут к этому времени оплачены, она найдет в нижнем из трех ящиков секретера, в библиотеке, несколько рулонов луидоров, которыми сможет покрыть долги. Возможно, наличные деньги окажутся еще и в бюро в моей спальне…» (Затем следуют инструкции, относящиеся к возврату кресел, принадлежащих месье де Броссу, уплаты ему за коров и издержки судебного процесса, которого Вольтеру не следовало вести и самому. — А. А.) «Она найдет, вероятно, кое-какие деньги у…» (называются банкиры и города, но указывается точно только одна из сумм — 300 тысяч франков. Курсив мой. — А. А.).
В заключение говорится о том, где хранятся договоры с курфюрстом Палатинским и герцогом Вюртембергским.
В приложениях к 98-му тому «Корреспонденции» мы находим и доверенность Ваньеру на управление Ферне и инструкцию ему же, правда, неофициальную: «Мой верный Ваньер все покажет моей дорогой племяннице. Уверен, что он не сможет поступить иначе и лучше, чем оправдав мое полное доверие».
Секретарь доверие патрона оправдал полностью. Как распорядилась мадам Дени ценнейшим из громадного наследства, ей доставшегося — рукописями и библиотекой дяди, — лишив их Францию, мы знаем. Кстати, тот же Ваньер с исключительной бережливостью, преодолев немалые трудности, доставил ящик с книгами и папками в Петербург. Екатерина II даже назначила ему пенсию, исправив оплошность или небрежность самого Вольтера. Мадам Дени об этом и не подумала.
Насколько лицемерна была ее фраза в письме Ваньеру: «Мы с дядей решили не сдавать Ферне в аренду», явствует из того, как она распорядилась любимым пристанищем и детищем покойника: вскоре продала ненавистное ей имение маркизу де Вийет. Тот его сдал в аренду, и местечко, лишенное своего покровителя, сеньора справедливости, впало в прежнюю бедность.
А Дама Ферне быстро «утешилась». Потеряв «бесценного, обожаемого», не замедлила выйти замуж за некоего Дювивье.
Но пока Вольтер еще жив и до последней возможности работает. Кроме буквы «А» Академического словаря, сочиняет мадригал в честь счастливых новостей о ходе защиты Лалли — последнего дела адвоката справедливости. Он не прекращает корреспонденции… В последние месяцы в Ферне Вольтер отправлял писем едва ли не больше, чем когда-либо, и старым адресатам: д’Аламберу, д’Аржансу, д’Аржанталю, Екатерине II, Ришелье, маркизе дю Деффан, Троншенам, Орасу Уолполу и новым своим корреспондентам — Тюрго, Кондорсе, мадам де Сен-Жюльен. Сейчас многие из них рядом, в Париже. Но в Швейцарию, в Россию — Екатерине II и другим он пишет и теперь… Накануне смерти он отправил последнее письмо Фридриху II.
Как сложились перед смертью отношения Вольтера о католической церковью, которую он с такой настойчивостью призывал «раздавить» столько лет? Вопрос очень важный, потому что по сей день «святые отцы» спекулируют тем, что этот нечестивец, этот безбожник, предчувствуя близкую кончину, признал греховным свое прежнее неверие и пожелал умереть католиком.
