Вольтер - [156]

Не удивительно, что, когда Людовику XVI доложили об этом событии — именно так воспринималось появление изгнанника после почти тридцати лет отсутствия, — его величество рассеянно переспросил:

— Месье де Вольтер? Ах да, я знаю, он в Париже, и без моего разрешения…

Рассказывали, он даже приказал проверить, не дал ли его отец и предшественник прямого распоряжения о запрете Вольтеру приезжать в Париж. Подобного документа не обнаружили, и король официально никак не проявил своего отношения, к тому, чем был недоволен. Духовенство тоже пришло в движение не сразу.

О врагах можно было пока не думать, тем более что дружественно настроенные посетители и просто любопытствующие осаждали отель на улице Бон. В первый же день их набралось человек триста. Особенно долго — после длительной, хотя и менее, чем с другими, разлуки — он беседовал с д’Аламбером. Не меньше — с Дидро. Наконец-то им удалось встретиться и лично познакомиться! Академия наук и другие учреждения прислали целые депутации. Актеры Комеди франсез хотели не только повидать своего любимого и почитаемого автора, но и посоветоваться с ним о распределении ролей в «Ирине». Не преминули засвидетельствовать свое почтение композитор Глюк, английский посланник, мадам Дюбарри. Мадам дю Деффан заметила: «Весь Парнас здесь!» Хозяин по-прежнему поражал гостей остроумием, каскадом блистательных мыслей, любезностью.

Конечно, Вольтера утомляет этот беспрерывный поток. И вместе с тем он счастлив видеть вокруг себя столько почитателей, друзей и, главное, единомышленников. Генерал проводит последний смотр своей армии.

Посетил его и посланник во Франции только что созданных Соединенных Штатов Бенжамин Франклин, даже привел с собой маленького внука. Комната была полна французов. Однако хозяин адресовался к американцу по-английски. Тогда кто-то из гостей напомнил, что посланник Соединенных Штатов великолепно владеет французским языком. Вольтер на это замечание ответил:

— Я хотел показать месье Франклину, что говорю на его языке. — И тут же, адресуясь к нему самому, добавил: — Я желал бы поехать и пожить в вашей счастливой стране.

Тогда Франклин, растроганный донельзя, попросил «патриарха» благословить его внука. Вольтер торжественно возложил руки на голову коленопреклоненного мальчика и произнес: «Во имя бога и свободы!» (по другой версии: «Бог, свобода, терпимость!»).

Когда Вольтер пригласил Тюрго, теперь тот был не у дел и в опале, первое, что попытался сделать, — поцеловать руку государственного деятеля. Младший из них запротестовал. Но старший продолжал упорствовать и сказал:

— Дайте мне поцеловать руку, которая подписала спасение народа! — Затем он назвал голову Тщрго, орудие добра, золотой.

При всем том в свободное от посетителей время он продолжал работать, вносил исправления в «Ирину», начал новые трагедии.

Однако Вольтеру восемьдесят четыре года, у него слабое здоровье, он привык к совсем иному образу жизни, хотя — мы знаем — тоже мало напоминавшему отдых… Уже 12 февраля он писал из Парижа доктору Троншену», «Старый больной удивлен тем, что он жив…»

Заболев, лежа в постели, Вольтер не прекращает приема визитеров, но выполняет другое распоряжение Троншена — не ездить в театр. Только 30 марта — он посмотрит «Ирину» в Комеди франсез. В четыре часа того же дня Вольтер должен побывать на собрании в Академии наук, после чего тихонько поехать в театр.

Но как только старик вышел из дома, его восторженно встретила огромная толпа, запрудившая всю улицу Бон. Очевидно, стоило одному или двоим соседям заметить ярко-синюю с серебряными звездами карету, поданную к парадной, как распространился слух, что Вольтер оправился от болезни и сегодня выедет, чтобы, столько людей ждали появления великого человека… Слух прокатился по всему городу; и где бы ни проезжал его экипаж, парижане стояли на обоих тротуарах улиц и бурными криками восхищения приветствовали Вольтера.

Наконец карета остановилась во дворе Лувра, где должна была заседать Академия. Сессия была назначена в честь Вольтера, и что иное можно было подумать, когда две тысячи человек, едва он появился в дверях, закричали: «Виват Вольтер!», «Виват месье де Вольтер!»

Словно эхо в этот день разносило по Парижу фамилию одного человека — Вольтера. Но это был словно бы и не один человек. Одни приветствовали в нем величайшего из живых драматургов Франции и Европы, автора «Генриады». Другие неистовствовали в своем восторге, потому что он был величайшим остроумцем и рассказчиком века, создателем философских романов и повестей, несравненного «Кандида»… Третьим он был всего дороже и ближе как воплощение справедливости, неутомимый борец, защитник Каласа, Сервенов, де Лабарра…

Большой зал Академии не мог вместить всех жаждущих присутствовать на сессии. Вольтера усадили в кресло председателя. Ему были оказаны и другие почести, каких не удостаивался еще никто из ученых. Вольтер же сделал несколько замечаний по поводу нового издания Французского словаря и предложил свою помощь.

Не меньшим был его триумф и на спектакле в Комеди франсез. Автора трагедии увенчали лаврами, и его бюст, стоявший на сцене, — тоже.