Вольтер - [133]

Ла Весе еще раньше пошел вызывать — по одной версии — полицию, по другой — врача. Вернувшись, он застал дом окруженным сорока солдатами. Понимая, что губит себя этим признанием, молодой человек назвался другом Каласов и сказал, что только что вышел от них. Тогда его пропустили, но не внутрь, а лишь в середину бесновавшейся толпы.

Бедняга пытался объяснить, каким образом Марк Антуан оказался мертв. Его не слушали. Уже раздавались возгласы: «Кто убил?» И тут же из неистовствующей толпы раздался чей-то ответный крик: «Марк Антуан убит родными-гугенотами за то, что принял католичество».

Эта отвратительная клевета и убила Жана Каласа. Она дошла до ушей капитула Бодрижа, и он счел за благо принять ее как истину. Без малейших доказательств объявил виновными тех, кого нельзя было и заподозрить. Без расследования, без осмотра места, где было найдено тело, без мандата на арест объявил опасными преступниками и подверг заключению всех, кто в этот вечер находился в доме Каласов. Не обыскал даже здания. Убийцы, если это было убийство, могли превосходно спрятаться. Не побеспокоился выяснить, происходила ли борьба между повешенным и тем, кого обвинили в повешении, хотя, казалось бы, бесспорно, сильный молодой человек не мог не оказать сопротивления. И как старый отец, а главным обвиняемым стал он, мог бы справиться с сыном?!

Бодрижа все это нимало не интересовало, так же как и то, что в комнате Марка Антуана не нашлось ни одной книги, свидетельствующей — он перешел или хотел перейти в католичество. Суду не предъявили даже бумаг, обнаруженных в его кармане.

Каласы между тем и после ареста наивно думали, что, выслушав их показания, Бодриж отпустит всех задержанных домой.

— И не рассчитывайте скоро выйти отсюда! — таков был ответ капитула. Приговор невинным был им уже вынесен.

И, может быть, еще страшнее, что толпа вынесла тот же приговор. Для фанатичных католиков гугеноты не могли не быть виноваты.

Так из-за честолюбия чиновника, который рассчитывал сделать на этом карьеру, и фанатического невежества толпы возникло это столь же чудовищное, сколь нелепое дело. Бодриж заправлял всем его ходом и жаловался на некоторых своих коллег, что они не поддерживают его так, как должны были бы. Но и решительно возражать ему никто не решался. Не помогло даже то, что министр, когда ему доложили о заставляющем трепетать преступлении, оснований для трепета не нашел.

Между тем стоило бы следователям, а затем судьям заинтересоваться самим Марком Антуаном Каласом, и все сомнения в том, что он покончил с собой, тут же бы отпали.

Ему было двадцать восемь лет. Умный, одаренный; образованный молодой человек успешно изучил право и, казалось бы, имел все шансы сделать блистательную карьеру адвоката. Но для этого надо было иметь свидетельство, что он католик. Марк Антуан без труда получил его у отца Ла Becca, крупного тулузского адвоката, протестанта по истинной вере, но формально католика. Отсюда и версия о ритуальном убийстве. Насколько она лишена была основания, явствует из следующего. У Марка Антуана потребовали еще и свидетельства от кюре собора Сент-Этьен. Священник отказался выдать документ, пока молодой человек не исповедуется, чего он, не изменяя своей вере, сделать не мог.

Марк Антуан впал в полное отчаяние и признался одному из друзей, что карьера, о которой он так мечтал, погибла. То есть на самом деле произошло обратное тому, что утверждали толпа и Бодриж. Марк Антуан католиком не стал.

Поскольку профессия адвоката была ему теперь закрыта, молодой человек вынужден был заняться коммерцией, питая к ней отвращение. Не удивительно, что тут же потерпел неудачу. Будучи самолюбив, с трудом обратился за помощью к отцу, а тот еще и отказался взять сына в компаньоны, справедливо считая его неспособным вести дела. Новая неприятность!

Чтобы «утешиться», Марк Антуан занялся игрой в кафе «Катр Бильярд» и, главное, увлекся как любитель театром. По показаниям многих свидетелей, он хорошо декламировал и, видимо, не случайно предпочитал монологи и сцены, где речь шла о смерти, сомнениях в смысле жизни и даже прямо о самоубийстве, как в тираде Гресса из пьесы «Сидней», монолог Гамлета. Жизнь молодого человека была сломана. Он не только кончил ее самоубийством, но и не мог не кончить.

Однако судей не интересовали превратности судьбы, характер, направление мыслей покойника. Они не хотели признать самоубийства. Им, как и Бодрижу, гораздо выгоднее было завоевать популярность у фанатически настроенной толпы, расположение католической церкви, объявив Марка Антуана Каласа убитым за новую, единственную праведную веру ее противниками.

Три воскресения кряду это провозглашалось кюре и аббатами с амвонов всех тулузских соборов и церквей. И в то же время для предварительного допроса вызывали лишь свидетелей, явно враждебных семье Каласов.

И три недели труп не хоронили, залив, чтобы не разложился, известкой. Бодриж, злоупотребляя властью, еще до приговора, а парламент отнюдь не торопился, потребовал, чтобы, будучи католиком (?), «убитый» был погребен по ортодоксальному обряду.

Характерно, что кюре собора Сент-Этьен, точно зная, что Марк Антуан в католичество не перешел, первоначально отпевать его отказался. Зато потом, когда еретика, да еще и самоубийцу, признали святым мучеником, как этот божий слуга торговался с кюре другого тулузского католического храма, кому из них будет оказана высокая честь упокоить тело!