Волшебный колодец - [20]

Животное стояло неподвижно, лишь изредка с шумом засасывая воздух, будто кто вздувал и отпускал кузнечные мехи. Это был критический момент: зверь или выживет или упадет замертво… Время шло, дыхание выравнивалось. Ток ребята не выключали.

За полдень животное шевельнуло хоботом, медленно свернуло его, распрямило. И вдруг повернулся к ним.

Ребят обдало ознобом. Стояли, как загипнотизированные, не в силах опустить глаз, уклониться от страшного первобытного взгляда. Солнце заходило, в нише сгустились сумерки, и от этого было еще тревожнее и страшнее. Зверь все глядел, и друзьям казалось, что взгляду не будет конца, а они так и останутся прикованными к полу. Но животное отвернулось и опять стало недвижно.

Борис и Василий вышли из пещеры.

Обоим было не по себе. Раньше думали — какая радость, если зверь очнется, а теперь появилась тревога и растерянность. Борис разомкнул цепь.

В тот же миг они услышали звон: лопались провода, мамонт сделал шаг. Это был тяжелый каменный шаг, — громада тронулась к выходу. Методически поднимая и опуская ноги, прошла по откосу, — камни стонали под тяжкими шагами, — приблизилась к проруби и опустила хобот в воду.

— Что же теперь будем делать? — шепотом спросил Василий.

— А я почем знаю? — так же шепотом ответил Борис. — Эта гора сделает из нас мокрое место…

6

Животное утоляло жажду, со свистом втягивая воду в хобот и отправляя струю в пасть. Проходили минуты, час. Свистящие звуки не прекращались, будто у проруби работал насос.

— Обопьется, — тревожился Борис, — надо отпугнуть его от проруби!

— Попробуй, — усмехнулся Василий.

Видимо, жажда была велика, животное, — это была самка, — не могло оторваться от воды.

— Эй! — не выдержал Борис.

Животное повернуло голову, попятилось и… рухнуло на бок, на ветки, приготовленные для костра.

Друзья подбежали в страхе, думая, что все кончено. Но бока мамонта ровно вздымались, из хобота вырывалось сопение. Животное уснуло. Борис и Василий тихонько натянули на него парус: ночь все-таки холодная…

Наутро, задолго до рассвета, Борис взял топор и ушел в тайгу. Нарубив березовых прутьев с набухшими почками, — для мамонта, рассудил он, еда подходящая, — повернул обратно. Огибая мыс, услышал Василия, говорившего с кем-то вполголоса, повторявшего одно и то же слово. Борис удивился, опустил оберемок, осторожно глянул из-за скалы.

Громадный зверь стоял на ногах и чуть шевелил хоботом; Василий, — шагах в пяти от него, — что-то протягивал исполину и ласково, скороговоркой лепетал:

— Маша, Маша, Машуля, Маша!..

Маша двинула хоботом и, тоже видимо вполголоса, хрюкнула в сторону Василия так, что тот присел на месте — от неожиданности или от страха, — Борис не понял. Предмет выпал у него из рук и рассыпался по снегу. «Пачка галет!» — улыбнулся Борис и взвалил прутья на плечи.

Подкрепление пришло вовремя. И моральное и материальное. Маша, преспокойно сглотнув галеты, глядела на ребят, словно требовала еще. Борис бросил ей оберемок, она, осторожно выбирая по две-три веточки, стала закладывать их в пасть.

Тут только Василий пришел в себя окончательно и стал рассказывать, что произошло.

Он готовил завтрак, как вдруг услышал позади сопение. Обернувшись, — обмер: гора двигалась на него. «Раздавит! — подумал Василий. — Расплющит, как котлету!..» Чтобы задержать зверя, швырнул ему первый предмет, попавшийся под руку, — алюминиевую тарелку. Тарелка шлепнулась дном кверху. Мамонт остановился, стал переворачивать, исследуя, что такое. Эго дало Василию время опомниться. Он схватил пачку с галетами и попробовал заговорить с животным, которое, оставив тарелку, пожелало, видимо, познакомиться с ним поближе. Разговор занял зверя, он прислушивался, наверное, соображая, что тон дружелюбный, и даже счел необходимым ответить. Что из этого вышло, — Борис видел и слышал.

— Значит, Маша? — спросил он смеясь.

— А черт знает, как ее назвать!

— Пусть так и будет, Маша, — согласился Борис.

Животное было занято кормом и не обращало на людей внимания.

— Этого не хватит, — сказал Борис, — пойдем еще!

Ходили дважды, принесли гору ветвей. Маша ела так же деликатно — отправляла в пасть по две-три веточки.

7

Через несколько дней первобытный зверь и люди освоились друг с другом. Маша оказалась вполне приятной особой: отсутствие страшных бивней придавало ее физиономии добродушие, даже кротость, маленькие глазки посматривали насмешливо, с хитрецой. И хотя она любила галеты и мучные лепешки, — выклянчивать их, досаждать людям считала ниже своего достоинства.

Тысячелетняя спячка сказалась на ней странным образом: она будто забыла прошлое, а новое действительно открывала заново; остались только главные побуждения: голод, жажда и чувство стадности. Она тянулась к живому, а так как живыми были Борис и Василий, — она не отходила от них и от лагеря, тем более, что друзья заботились о ней, и она это чувствовала. Конечно, со временем в ней должно было проснуться прошлое, но сейчас это был добрейший зверь: подходить, правда, к ней страшновато: четыре метра высоты, с двухметровым хоботом, — и ребята старались не докучать животному. Так между ними установилось дружеское взаимопонимание. Когда шли в лес за кормом, она следовала за ними, обламывала ветки, питалась, но стоило повернуть к стоянке, — возвращалась за ребятами, как тень.