Волшебный колодец - [22]

От поселка шла шоссейная дорога. Автомашины привлекали внимание Маши, она симпатизировала им, особенно грузовым, считала за безобидных зверей. Но однажды на прииск пришел с двумя мотками кабеля большегрузный МАЗ. Его надрывное завывание, — дорога была разбитой, и МАЗ шел с пробуксовкой, — чем-то обеспокоило животное. А тут еще шофер, оставив машину возле крыльца правления, не выключил мотора, и МАЗ, попыхивая дымом, ворчал, будто злясь, не желая успокоиться. Усадьба Маши находилась рядом с правлением, ветерок подхватывал дым, нес в сторону животного. Может, это и послужило причиной… Не успели ахнуть, как Маша рванулась к машине, — жерди забора треснули, как спички, — и через секунду МАЗ лежал в кювете вверх колесами. Мотор заглох, слышалось тяжелее дыхание зверя.

— Маша! Маша! — закричали Борис и Василий.

Животное обернулось, шатаясь, пошло к ним, роняя на траву капли крови, — на боку алела большая ссадина.

Это было первое происшествие с Машей, оно взволновало ребят. Василий и Борис чувствовали, что они уже не могут сдерживать зверя своей человеческой привязанностью.

Действительно, мир открывался перед мамонтом заново. Но это был странный и непривычный мир, с новыми запахами и звуками, с животными, у которых по ночам, как солнце, горели глаза. Такие же глаза светились на угловатых, стоящих рядами глыбах, над которыми утром висели дымы; от этого становилось страшно, как будто кругом загорался лес. Это была другая страна, в которой жили двуногие существа, все одинаковые, как деревья в лесу. Все в стране одинаково: животные со светящимися глазами, снующие всегда по одной тропе, голоса двуногих и шорохи их шагов, похожие на шум непрекращающегося дождя… Во сне эта страна исчезала. Кругом вставала тайга, удивительно близкая и понятная: лились прозрачные реки, светились на солнце равнины, и рядом, бок о бок, паслись привычные великаны, — Маша видела хоботы, загнутые клыки, ощущала знакомый запах… Почему они приходят только во сне, куда деваются днем?.. Может быть, ищут ее?.. Просыпаясь, Маша вслушивалась и озиралась по сторонам. Ведь они только что были здесь!..

Все тревожнее становились сны. Вот она бежит сквозь тайгу, рядом никого нет: стадо отвернулось от нее и ушло. Нет даже запаха, нет следов… Маша переплывает реку. Они где-то там, за холмом. Но вместо холма она натыкается на бревенчатый частокол… С тех пор, как она опрокинула железного зверя, вокруг нее вкопали столбы. Маша боится их. Если бы это были деревья, она расшвыряла бы их, вырвала с корнем. Она бежит вдоль частокола, опять возвращается на то же самое место. А стадо, наверное, за холмом. И только она одна.

Одна на всем свете.

Характер животного портился. Маша не стала терпеть толпу, пляски фотографов возле себя. Беспокойно внюхивалась в пряный июньский воздух, тоскливо трубила по ночам, дрожала мелкой дрожью, порываясь в тайгу. Никто не знал, что с животным. А дело обстояло просто: Маша ждала и искала друга.

А тут на строительство пришли тридцатитонные самосвалы, — громадные звероподобные машины. Что-то случилось с сигналами: отсырели в сибирском климате или уж так их выпустили с завода, но каждая машина пела по-своему; были басовитые, охрипшие, были звонкие, с визгом. Это беспокоило Машу, и ребята добились, чтобы перевести ее в более отдаленный лагерь — в тридцати километрах от Средне-Колымска.

10

Вышли они из поселка дождливым утром. В лесу было тихо, глухо; деревья в тумане казались неимоверно высокими, роняли на землю крупные капли; шерсть на животном отяжелела, висела клочьями, и почему-то жалко было смотреть на эту громадину, ожившую в чужом мире и чужую всем. Ребята шли молча, чувствуя глубокую душевную боль.

У реки остановились. Паром не работал. В верховьях прошел ливень с ураганом, сорванные деревья в одиночку и группами плыли по воде, их кружило, сталкивало, обламывало в водоворотах ветви.

Все трое стояли у площадки парома — зверь и два человека. Не знали, что делать. Смотрели на воду, слушали, как падают с деревьев капли. Паром сиротливо прижался к берегу, лишь канат, натянутый до предела, гудел, как басовая струна.

Вдруг над рекой пронесся далекий хриплый гудок. Это ревел самосвал. Какой-то наивный, наверное, молодой шофер вызывал паром, не понимая, что через такую воду паром не подадут.

Маша насторожилась.

Рев повторился — гулкий, страшный в тумане, будто прилетевший из неведомой страны. Маша ответила долгим тоскливым призывным зовом, задрожала вся, глаза засверкали.

Снова с той стороны донесся рев — вибрирующий, низкий, ветер колыхнул муть тумана, гудок усилился. Маша вздыбила шерсть, ответила раздирающим фантастическим воем.

Видимо, забавляясь, шофер не прерывал гудка, и тоскливый звук несся над рекой, заполняя лес, воздух, врывался в душу. Маша ринулась по берегу в одну сторону, в другую, и вдруг с разбегу кинулась в кипящую водоворотами, рвущуюся реку. Голос крови звал зверя…

А сигнал ревел беспрерывно. Шофер не видел, не знал о трагедии, разыгравшейся здесь, на берегу. Из воды поднялась коричневая спина животного, одиноко взметнувшийся хобот, — самка рвалась на призыв, не зная, что ревет железная машина. Спина показалась еще раз и скрылась в тумане…