Волшебный колодец - [19]

— Ладно! — Борис понимает товарища, достает спальный мешок, белье. — Не пропадем.

Помогает Василию раздеться, трет ему посиневшие ноги. Потом они сидят у костра. У Василия в глазах дрожит, плещется ужас пережитого. А может, это блики пламени?.. Борису хочется поделиться с товарищем мыслями о мамонтах. Но до этого ли сейчас?!

Ложатся молча. Василий засыпает сразу. Борис думает, каким сложным и трудным будет завтрашний день, «Оживить… — И опять тот же вопрос: — Как это сделать?..» На миг перед глазами море-синее, крымское. «Почему — море, — думает Борис, — когда кругом мамонты, мамонты… Один, — считает, — другой… третий…» — и проваливается в сон.

Разговор между друзьями произошел утром, за завтраком.

— Пешком по апрельскому снегу, — начал Борис, — десять-двенадцать дней. Наступит весна, — мамонта не убережешь.

Василий кивает, соглашается.

— Рисковать мы не вправе, — пойми. — Борис решительно поднимает глаза. — Мамонта надо оживить.

Василий не доносит кружку до рта: что он, Борис, сошел с ума? Оживить мамонта?

Но взгляд Бориса тверд, решителен, слово, очевидно, продумано. И первое, что срывается с губ Василия, — тот же вопрос:

— Как?

— Вот именно. А путь один — медленное, тщательное прогревание всего тела, каждой клетки.

— Костром пещеру не прогреешь, — возражает Василий. — Солнца недостаточно. Высокочастотным током?.. Нужны заводские условия, электричество!.. — Но предложение Бориса увлекает и его, он видит спокойную позу животного, мирно опущенный хобот. — Что у нас есть? Снег, вода, камень, ветер… Впрочем, — делает резкий жест, — есть лед. Лед и вода! — В душе у него до сих пор стоит ужас вчерашнего купанья — как он цеплялся застывшими руками за ледяную кромку, — а в голове другое. — Вода и лед! — повторяет он. — Электричество будет!

Борис хватает за руку друга. Ему не все пока понятно, но он уже чувствует, что решение где-то близко.

Василий успокаивается немного.

— Слушай, — говорит он, — на днях, — вот, перед отъездом! — я читал об опытах бразильского ученого Рибейро или Ривейро, словом, — вода и лед могут работать как термопара…

— Василий!..

— Да, да, как термопара! Ток образуется при затвердевании или при расплавлении, безразлично! — лишь бы одна фаза вещества была твердая. Нужны электроды и постоянный процесс замерзания…

Опыт поставили тотчас.

Пока Василий разорял один из приборов, извлекая платиновые пластины, Борис делал прорубь, стараясь не вспоминать о расписках, оставленных на базе Гаранину.

Семь бед — один ответ, думал он, орудуя ломом. Мамонт дороже приборов…

Вода в проруби быстро подернулась ледком. Это и нужно было: одну пластину опустили в воду, другую положили на лед, подключили вольтметр. Стрелка прыгнула вправо: пятьдесят три вольта!

— Васька!.. — Борис обнял друга с таким жаром, что тот едва устоял на ногах.

5

План был прост. Впрочем, не потому, что авторы его отличались гениальностью, а потому, что в их распоряжении были простые средства: два электрода и моток кабеля, к счастью вольфрамированного, в тончайшей теплопроницаемой изоляции. Расплести кабель и завить нити в спираль — чисто техническая работа, занимался ею Борис. Василий мастерил многопластинчатый щит, каждая долька которого соберет и направит ток в нагревательную спираль. «Термодиэлектрический эффект, — пока выговоришь, — ворчал он. — В нем-то и штука! При замерзании воды на границе между твердой и жидкой фазами возникает разность потенциалов… Здорово подметил этот Рибейро. И названьице выдумал — термодиэлектрический… — пока выговоришь…»

Нелегко было обвить спиралью огромного зверя от конца хобота до пят, взять в металлическую сеть. Но и с этим справились в два дня. Мамонт возвышался горбатой горою, тускло отсвечивал металлом — самое удивительное сооружение, когда-либо виденное человеком, фантазия наяву! Борис ходил довольный.

— Начнем? — обратился к Василию.

— Шилом море греть? — не удержался от улыбки Василий.

— Не будь скептиком! В наш век делают не такое! — Борис опустил щит в воду.

Ток пошел.

— Теперь — ждать. И не давать проруби замерзнуть.

Установили трехчасовые вахты. Днем и ночью на краю проруби маячил кто-нибудь из друзей, бултыхая в воде самодельной клюшкой.

Система действовала безотказно, ток шел, но результатов не было. Гора, обвитая проволокой, стояла недвижно, и было не похоже, что она сдвинется.

— Ничего, — успокаивал Борис, — гору за час не расшевелишь…

На четвертый день бока животного увлажнились, вспотели. Это обнадежило, стали готовить выход из пещеры. В воздухе потеплело, на Колыму пришла весна.

Пористый известняк поддавался легко. Сколотые глыбы употребляли на стену — замуровать поврежденного мамонта, сохранить его для исследований. И когда стена была готова, до самой реки проложили покатый спуск.

К этому времени температура тела животного повысилась, тепло можно было ощутить рукой. Ребята ждали: что-то должно случиться.

Утром на седьмой день хобот животного подвернулся, будто сжатый в усилии. Может быть, то была спазма оттаявшего тела, но друзья приняли это за начало оживления и не спускали с животного глаз.

Часом позже, когда вставшее солнце заглянуло в пещеру, у животного дернулось веко. К полудню мамонт вздохнул и открыл глаза. Борис потянул Василия за руку. Тот стоял, затаив дыхание. Если еейчас не обрушится свод пещеры, не дрогнет земля, думал Борис, — грош цена сказкам Шахерезады и всем чудесам мира. Ведь мамонт ожил!