Но здесь действительно поперек батьки в пекло не лезли. Молчали да ждали.
- Василий Васильевич, - взял тогда без нужды начальник шариковую ручку, - объясните наконец, в чем тут дело! Введите в курс!
- Ничего серьезного, - сложив лодочкой ладоши, торопливо вмешался опешивший было Грошев. - В общих чертах я уже все объяснил. Ну, поцарапал Паньков завхоза, так у них давние счеты. Это нам известно. С обоими уже побеседовано, тем более что потерпевшая сторона претензий не имеет. А с самим Паньковым тоже все ясно: ему теперь прямая дорога в БУР. Давно просился. А подробности я изложу отдельно - так целесообразнее... Из оперативных соображений.
Грошев, повернувшись в мою сторону, снял очки, и в его неподвижных зрачках я тотчас увидел себя маленьким и перевернутым кверху ногами. Как будто уже приговоренным и повешенным. Неужто вина моя не прощеная?
Но тут, спохватившись, зам по режиму быстро надел очки и торопливо попротирал их в дужках, как будто вновь подвинчивая свои невидимые винтики...
Пройдет день, и будет все та же песня: снова до обеда в отряде рот наопашку и язык наотмашку. И тогда хорошо бы всем нам чаще улыбаться друг другу своей самой лучшей улыбкой, хоть чуточку помогающей человеку сохранять его радости, его надежды, а значит, и его короткую, но неповторимую жизнь. А еще мне хотелось, чтобы сейчас дома было тепло и там ждала самая красивая девушка, когда-то при всех бесстрашно сказавшая, что любит только лишь меня одного...
И правда, мало ли о чем думает русский человек, когда ему хорошо.
