Волки и вепри - [84]

И, вручив девице пустой рог, направился на пристань.

— А что у него на шхере? — попытался пошутить Кьяртан. — Заросли малины?

— У нашего Бьярки там могила матери, — донеслось из сеней.

Говоривший сидел вполоборота к двери, курил трубку и играл в тэфли с хозяином. Двинув ладью, ткнул пальцем на доску — всё, мол, смерть конунгу! — и, не оборачиваясь, добавил:

— Ты ли тот самый Кьяртан Бобёр, сын Лейфа Чёрного, о котором я столько слышал?

— Истинно так, — коротко поклонился юноша и несколько разочарованно спросил, — а ты, думается, тот самый Хаген Лемминг, о котором я, признаться, не слышал?

Викинги с усмешкой переглянулись. Игрок молчал, не двигаясь. Кьяртан смотрел на него — и не верил. Этот заморыш, на голову ниже самого Бобра, с длинным обветренным носом, едва обозначившейся бородой и смешными мышиными усами, с медными прядями, висящими до плеч, и есть тот самый Хаген, о котором Лейф отзывался столь уважительно?! Но дрогнуло сердце Кьяртана, когда шершавый голос коснулся слуха:

— Идём, потолкуем. Тут шумновато.

— А где ваш Хродгар хёвдинг? — полюбопытствовал Кьяртан.

— В поте лица своего возделывает ниву, — осклабился Торкель.

— Дома остался, — пояснил Лейф, — он тоже женился. Ну, вроде как.

— Обещал быть в Равенсфьорде, — напомнил седой широкоплечий муж в меховой хвостатой шапке, какие носили жители Бьёрндаля, — к Свидару, коли память не подводит.

— Хорошо бы, — заметил упитанный парень в рубахе навыпуск, поглаживая здоровенного чёрного кота, — зимой воевать придётся, обещали ведь, а без вождя как-то неудобно…

— Зимой? — переспросил Кьяртан. Никто не ответил. Бобёр снова спросил:

— А что ж он, один по морю осенью пойдёт?

— А что тебя смущает, сынок? — вскинул бровь Крак.

— Так ведь шторма! — удивился Кьяртан.

— Это наше море, сын Лейфа, — усмехнулся Хаген, — наше море ему не повредит.

«Тьфу, хвастливый ублюдок!» — с негодованием отметил про себя Кьяртан.

Викинги собрались для совета на борту «Свафнира»: на берегу действительно было шумно и слишком много лишних ушей. Чёрный оглядел ватагу:

— Где Бьярки?

— Поехал на Свиную Шхеру, — был ответ.

— Почему вы отпустили его одного? — строго спросил Хаген.

— С ним братья Барсуки, — сказал Крак, — не пропадёт. А коли вздумается местным жителям сквитаться за то давнее побоище, то мы все шхеры выжжем дотла, и они это знают.

— Добро бы, — хмыкнул Хаген и обратился к младшему сыну Лейфа Чёрного. — Ну, говори!

Кьяртан едва сдержал вздох. Ему не нравились эти люди, не нравился их предводитель, не нравилось всё это дело, но выбор был небогат. Бобёр был юн и хотел жить. По возможности — долго и счастливо. С девой, похитившей его сердце.

С девой, чью руку отдали, как кусок телятины, выгодному жениху.

— С чего начать? — спросил Кьяртан.

— С начала, брат Бобёр, — усмехнулся Хаген, — с самого начала.

Кьяртан собрался с духом, хотел было заметить — мол, не брат я тебе, но — каждую сагу надо рассказывать так, как она случилась, а эта сага началась вовсе не так…

4

В округе Вессельхоф жил человек по имени Радорм Дромунд, сын Рейста Масло. Говорили, что он один из самых зажиточных линсейцев, и мало кто на западе острова осмеливался ему перечить. Его дочь звали Альвдис. Она была хороша собой и весьма своенравна, ибо отец её избаловал. Кьяртан Бобёр познакомился с ней на празднике Мидсоммар, и молодые люди сразу нашли друг в друге большую приязнь. Кьяртан красиво за ней ухаживал, дарил всякие безделушки, читал любовные висы, какие успел запомнить, копил деньги в уплату мунда за невесту, и подружки Альвдис ей завидовали. Не то чтобы сын Лейфа Чёрного был таким уж богатым женихом, но пригожий и добрый поклонник стал редкостью по мнению линсейских девушек. Влюблённые успели тайно обменяться клятвами верности. Альвдис весьма собой гордилась и едва не ездила на Кьяртане, как на коне. Люди посмеивались: вот, мол, какая ведьма эта Альвдис, что превратила бобра во вьючную скотину! Кьяртан дулся, но терпел, ибо настоящая любовь долго терпит.

Но и крепчайший канат лопнет, коли натянуть сверх меры.

Как-то Кьяртан поехал на Озёра по торговым делам. А по возвращении узнал, что его милая Альвдис дарила улыбки некоему Лафи Хвосту. Говорили, улыбками там дело не ограничилось. Кьяртан спросил Альвдис, так ли это. Девушка не стала запираться:

— Лафи катал меня на своей лодке, и она куда удобнее, чем эта твоя дедовская долблёнка. Тебя слишком долго не было, и ты в последнее время многовато мнишь о себе, а мне мало уделяешь времени и ласки. И не прибавится тебе чести, если я выражусь яснее.

— Стало быть, мне нет проку слать сватов на двор твоего отца, — сказал Кьяртан.

— И на порог бы не пустили твоих сватов люди моего отца, — усмехнулась Альвдис, — гнали бы твоих голодранцев на юг и в горы[65].

Гор на юге Линсея не было, но смысл Кьяртан понял. И так влюблённые расстались.

А спустя недолгое время Альвдис явилась на Конопляный Двор вся в слезах, замотанная в какой-то жуткий плащ. Кьяртан тут же позабыл обиды:

— Что стряслось? Кто оскорбил тебя, липа льна?

— Отец, — выдавила Альвдис сквозь рыдания.

Оказалось, Лафи Хвост глянулся не только дочери Радорма Дромунда, но и самому Дромунду. Поскольку девице давно исполнилось двадцать, отец решил выдать её замуж, и мало спрашивал её согласия. Родители Лафи были успешными людьми и владели куском земли на побережье Дисенхофа. Местные рыбаки платили им за право там жить.