Волчок - [97]
В мае сумерки такие прозрачные, словно за ними прячется другой свет – то ли завтрашнего утра, то ли плохо спрятанной космической машинерии. Я хотел дышать, но дыхание давалось с трудом. Скоро лягу, усну, а завтра начнется другая жизнь, другая вера, и я смогу смотреть на листья и цветы, не вспоминая Варвару Ярутич, ее родителей, ее кота и Сад в Вяхирях. Чудный японско-русский незабываемый Сад.
Звонок от Крэма. Профессор мягок и простодушен, кается, потряхивает повинной головой. Да, он мастер все на свете запутать, он извиняется за отнятое у меня время. Кроме того, он просит не уходить немедленно, а в течение месяца или двух, скажем до конца лета, заниматься только тем, что для меня по-настоящему интересно.
– Мне было бы крайне неприятно разрушать нашу дружбу, которой мы оба прежде так дорожили.
Что означает этот звонок? Для чего я нужен профессору?
– …Мы могли бы придумывать вместе новые топы. Поместье большое, места много. Может, приедете сюда опять.
Помолчав, я ответил, что готов попробовать, но прошу об одной любезности.
– О чем угодно, Михаил! О чем угодно!
– Пожалуйста, не уничтожайте то, что делала Варвара Ярутич.
Я ждал неловкой паузы или неприятного поворота беседы, но Крэм сказал без раздумий:
– Разумеется. Мы решим это вместе с вами.
В день концерта на небе то и дело загорались радуги. Дождь пылил, разгонялся, рушился, но ни на миг не уходило июньское солнце.
Мы шли к Дому музыки, нелепому зданию, словно нарисованному в компьютере, – по мосту через Водоотводный канал. Варвара двумя руками ухватила меня за локоть и старалась держаться поближе, чтобы спрятаться под зонтом. Она щебетала не умолкая – о поставце, который реставрирует папа, о Герберте, хищно слушающем птиц, о том, что они с мамой вывезли с поля кусты лимонника. Она зашивала тишину, не оставляя ни единой прорехи, и я был ей благодарен.
В лужах у подъездов Дома музыки качались остатки сегодняшних радуг, и я качался в странной Варвариной речи, словно листок, медленно падающий сквозь кружево птичьих писков. Какие-то слова, например «абсолютноватый» или «покупнушка», говорили, что поселяются во мне навсегда.
В светлом зале еле слышно пахло мебельным лаком, там и здесь белели голые плечи дам, пока не тронутые загаром, и от партера до самых верхних балконов гулял волнующий предмузыкальный шум. Во время концерта Варвара оживленно кивала в такт, помогала маэстро дирижировать, улыбалась музыке. Ее открытая спина выглядела скорее беззащитно, чем соблазнительно. Вдруг мне пришла в голову забавная идея: ну а если бы Варвара Ярутич сказала прямо в антракте или после концерта – не важно когда, – что хочет вернуться? Меня передернуло так, что соседи по ложе посмотрели в мою сторону. Варя, к счастью, ничего не заметила.
В антракте она пила кофе с пирожным, с удовольствием глядела по сторонам, радуясь обилию нарядных людей. Разговор зашел о Крэме.
– Между прочим, ты знал, что он никакой не профессор? Да, я услышала мельком в Эмпатико, как Рената его задирала, бедного старого малыша.
Слово «малыш» мне не понравилось, но я промолчал.
– Говорила, в пединституте он согласился провести тренинг и договорился, чтобы в расписании его так указали. Смеялась над родным мужем, дескать, мог и академиком записаться.
Дали второй звонок. Возвращаясь в зал, я оглянулся на купола Новоспасского монастыря и на речной трамвайчик, проплывающий за окном по темнеющей Москве-реке.
После концерта мы шли по набережной. Сиреневые сумерки танцевали в речных отражениях. Варвара была в превосходном настроении и напевала: ти-ра-рим, ти-ри-рам. Кто ее новый мужчина? Откуда и когда он взялся, если пять месяцев Варвара безвылазно просидела в Эмпатико?
– Ты знаешь, что Крэм предлагал мне исцелить мою астму? – вдруг спросила она, шагая вприпрыжку.
– Интересно. Он и это умеет?
– У меня не хватило… э-э-э… ажитации испытать. Такой великолепный способ! Говорит, легко избавлю вас. Надо делать с вами дыхательную гимнастику, много смеяться и любовно похлопывать вас по груди.
Она захохотала так, что утки, плававшие недалеко от берега, метнулись в разные стороны. «Так вот как он обращался с Варварой, пока меня не было. Любовно по груди… Хотя раз она так хохочет, значит, она его отвергла? И все же… Вадим Маркович, каков негодяй! Он пытался соблазнить Варю».
– Через неделю день рождения папы, – сказала Варвара, – приедешь?
– Разве я никому не помешаю?
– Кому ты можешь помешать? – дерзко хихикнула она.
Я уже говорил, что полюбил гулять по ночам? Как только весна раздышалась до настоящего тепла, оставаться вечерами дома стало невозможно: все равно что заталкивать бабочку обратно в хитиновые ножны.
В темноте иначе смотрят лужи, остывают запахи, и твои шаги звучат как чужие. Как-то раз кривыми закоулками вышел я на вокзальную площадь. Несколько такси дежурили у Казанского, перемигивались светофоры, пробежал мимо тощий пес, робко спросивший глазами: мол, нет ли чего для меня? ничего? ну так я побегу?
Через вокзал прошел к железнодорожным путям. Прочитал названия городов на табло: Караганда, Чебоксары, Назрань. Прогулялся по перрону между двумя составами. По обе стороны темнели окна купейных вагонов, люди толпились в ожидании посадки. В кабине локомотива назранского поезда сидели машинисты – серьезные, сосредоточенные, в форменных кителях. Бок чебоксарского лизнул яркий, как фотовспышка, свет. Наконец я добрался до конца перрона, откуда железная лесенка спускается на пути. Впереди там и здесь горели фиолетовые огни, иногда в темноту пробегала светящаяся гусеница электрички. Огромное ветвящееся пространство дышало ночью и еле слышно звало: выбери город, сядь в поезд, пора, пора.
«Лис» – крошечный студенческий театр, пытающийся перехитрить руководство университета. Всего один из сюжетов, которым посвящен роман. Книга охватывает три десятилетия из жизни российского вуза, в метаморфозах этого маленького государства отражаются перемены огромной страны. Здесь борьба за власть, дружбы, интриги, влюбленности, поединки, свидания, и, что еще важнее, ряд волшебных изменений действующих лиц, главные из которых – студенты настоящие, бывшие и вечные. Кого тут только не встретишь: отличник в платье королевского мушкетера, двоечник-аристократ, донжуаны, шуты, руферы, дуэлянты.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить — словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить – словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
В уральском городке старшеклассницы, желая разыграть новичка, пишут ему любовное письмо. Постепенно любовный заговор разрастается, в нем запутывается все больше народу... Пестрый и теплый, как лоскутное одеяло, роман о времени первой любви и ее потрясающих, непредсказуемых, авантюрных последствиях.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В своём произведении автор исследует экономические, политические, религиозные и философские предпосылки, предшествующие Чернобыльской катастрофе и описывает самые суровые дни ликвидации её последствий. Автор утверждает, что именно взрыв на Чернобыльской АЭС потряс до основания некогда могучую империю и тем привёл к её разрушению. В романе описывается психология простых людей, которые ценою своих жизней отстояли жизнь на нашей планете. В своих исследованиях автору удалось заглянуть за границы жизни и разума, и он с присущим ему чувством юмора пишет о действительно ужаснейших вещах.
В своей чердачной студии в Пензансе умирает больная маниакальной депрессией художница Рэйчел Келли. После смерти, вместе с ее гениальными картинами, остается ее темное прошлое, которое хранит секреты, на разгадку которых потребуются месяцы. Вся семья собирается вместе и каждый ищет ответы, размышляют о жизни, сформированной загадочной Рэйчел — как творца, жены и матери — и о неоднозначном наследии, которое она оставляет им, о таланте, мучениях и любви. Каждая глава начинается с заметок из воображаемой посмертной выставки работ Рэйчел.
Эльф по имени Блик живёт весёлой, беззаботной жизнью, как и все обитатели "Огненного Лабиринта". В городе газовых светильников и фабричных труб немало огней, и каждое пламя - это окно между реальностями, через которое так удобно подглядывать за жизнью людей. Но развлечениям приходит конец, едва Блик узнаёт об опасности, грозящей его другу Элвину, юному курьеру со Свечной Фабрики. Беззащитному сироте уготована роль жертвы в безумных планах его собственного начальства. Злодеи ведут хитрую игру, но им невдомёк, что это игра с огнём!
Шестой ангел приходит к тем, кто нуждается в поддержке. И не просто учит, а иногда и заставляет их жить правильно. Чтобы они стали счастливыми. С виду он обычный человек, со своими недостатками и привычками. Но это только внешний вид…
Рассказ из сборника «Русские женщины: 47 рассказов о женщинах» / сост. П. Крусанов, А. Етоев (2014)
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)