Вокруг трона Екатерины Великой - [144]

Да и женщиной она оказалась непростой — была баронессой и в каком-то колене с какого-то дальнего века была и родственницей давно ушедших в небытие королей Швеции. Словом, родственница множеству шведских семейств, всё ещё чтивших родословные.

Она полюбила русского Ивана Трубецкого, через неё он смог получить от родственников деньги, и немалые, и много лет они жили одной семьёй.

Баронесса Вреде всегда знала, что Трубецкой когда-нибудь вернётся домой, в свою Россию, а ей за ним ехать вовсе не пристало — у него в России жена и дочь. Но, родив Трубецкому сына Ивана, она заранее подготовила Ивана Юрьевича, что воспитать его должен именно он, и что фамилию ему должен дать именно он, отпрыск знатного древнего рода...

Сын Иван выдался в отца, даже не в отца, в во всю породу Трубецких: тот же длинный с горбинкой орлиный нос, те же тонкие губы и те же пронзительные тёмно-серые глаза, высокий лоб с пышной гривой тёмных волос.

Едва он подрос, отец пригласил к нему лучших учителей, и уже в семь лет Иван отлично знал шведский и русский — мать и отец учили его, — прекрасно говорил на французском и немецком.

Отец много рассказывал ему о России, и маленький Иван заочно полюбил эту страну, родину его отца, а значит, и его самого.

Когда Ванюше исполнилось семь лет, отец пригласил к нему старого отставного фехтовальщика, и сын научился фехтовать так, что все его многочисленные дуэли во взрослой жизни всегда кончались его победой.

Но семейная жизнь князя Трубецкого в Стокгольме продолжалась недолго. Его жена, племянница Петра Первого по нарышкинской линии, упросила своего царственного дядюшку позволить ей ехать в Стокгольм, где уже который год сидел в плену её муж. Хотя «сидел» — это только так говорится. Благодаря деньгам отца, который сумел устроить их передачу сыну, Трубецкой жил в Стокгольме, как и в России, большим барином. Он купил себе дом, пышно и богато обставил его, ездил с друзьями, такими же пленными, как и он, в состоятельные шведские дома на приёмы и куртаги и меньше всего думал о возвращении в Россию.

И как же он был изумлён, когда в его доме появилась его законная жена Авдотья с дочкой Настей, которая уже выросла в красавицу!

Трубецкой ничего не стал скрывать от жены, рассказал о баронессе Вреде, своём сыне Иване и твёрдо заявил, что воспитываться тот будет лишь у него, станет наследником и состояния, и фамилии Трубецких.

Баронесса Вреде уехала в Копенгаген, а потом, при первой же возможности, перебралась в Лондон. Она никогда не забывала о мальчике, рождённом ею, но никогда не писала ему, боясь испортить ему жизнь в доме отца и мачехи.

Только через восемнадцать лет вернулся Трубецкой в Россию. Он ожидал порицания и опалы от царя за позорную сдачу в плен при Нарве, но Пётр, против обыкновения, простил всех вернувшихся из плена, а Трубецкому даже пожаловал чин генерал-поручика. Но челобитную Трубецкого, где тот просил о присвоении фамилии рода своему сыну, не захотел подписать и вычеркнул три первые буквы. Так и остался Трубецкой Иван Иванович не с фамилией отца, а с огрызком от этой фамилии — Бецким...

В доме отца жилось Ивану плохо. Хоть и помирилась с отцом его жена Авдотья, хоть и простила баронессу Вреде, но сына её ненавидела, при всяком удобном случае колола глаза незаконным рождением и попрекала отцовским хлебом. Иван не жаловался отцу — понимал, что из-за его слов неминуемо начнутся скандалы, да и свою родную мать он помнил очень хорошо и порой жалел Авдотью, вынужденную терпеть в своём доме незаконнорождённого пасынка.

Иван Трубецкой снёс обиду от царя, но не простил, а попытался возражать. Сказал, что сын с детства обучен языкам, да почти всем европейским, владеет и латынью, и немецким, и французским, а уж шведским и датским с рождения.

Царь подумал и решил, что самое место Ивану Бецкому в Европе: пусть едет туда ещё учиться, а когда вернётся, тогда, может быть, и при фамилии отца останется.

Но это обещание было неопределённое, туманное, и Трубецкой-отец понял, что его сын так и останется с огрызком вместо фамилии. А вот другой совет — послать в Европу учиться — он воспринял серьёзно и написал матери Ивана в Копенгаген, чтобы она через своих родственников помогла сыну определиться в Копенгагенское кавалерийское училище, славящееся своими учениками — лихими рубаками и толковыми командирами.

Баронесса сделала всё, что зависело от неё, — Иван поступил в училище с прекрасными рекомендациями и проучился там почти три года.

Но на выпускных экзаменах он упал с лошади, его помяли кони, бегущие позади, и ему пришлось выйти из училища, так и не получив бумагу об окончании. Ему не простили богатства — отец высылал Ивану много денег, не простили надменности и отваги. Несколько дуэлей, закончившихся в пользу Ивана, и вовсе обострили эту ненависть.

Вернувшись домой, Иван снова попал на язычок мачехи — она вновь и вновь колола его и незаконностью происхождения, и неумением закончить какое-никакое учебное заведение.

Но теперь положение в России изменилось. Даже Трубецкому, бывшему в милости у царя, приходилось туго: Пётр заметно изменился, стал суровее и беспрестанно вёл свои войны. Трубецкого он загнал в Киев генерал-губернатором, и Иван увидел, каково положение его батюшки здесь. Генерал-губернатор был, правда, что царь в Петербурге, на нём кончались все жалобы и челобитные, он один был волен казнить или миловать. Но всё-таки служба вдали от двора опростила его, сделала барином-сибаритом, от ничегонеделания увлекавшимся игрой в карты по-крупному.