Вокруг трона Екатерины Великой - [142]

Прошло ещё несколько месяцев, и в письме к Гримму Екатерина рассуждала уже спокойно: «Я всегда говорила, что этот магнетизм, не излечивающий никого, также никого и не убивает». Так оценивала она свою пройденную любовь.

Через месяц уже всё было на своих местах:

«На душе у меня опять стало спокойно и ясно, потому что с помощью друзей мы сделали над собой усилие. Мы дебютировали комедию, которую все нашли прелестной. И это показывает возвращение весёлости и душевной бодрости. Односложные слова изгнаны, и я не могу пожаловаться на отсутствие вокруг меня людей, преданность и заботы которых неспособны были бы развлечь меня и придать мне новые силы. Но потребовалось немало времени, чтобы привыкнуть ко всему этому и втянуться...»

Десять месяцев страдала Екатерина, десять месяцев не утихала в ней боль, но навсегда осталась в ней тоска по той неземной любви, которой одарил её Александр Ланской...

Иван Бецкой

1

о длинным переходам, галереям и залам шёл высокий крепкий старик с совершенно седой шевелюрой, огромным орлиным носом и тонкими, крепко сжатыми губами. Гренадеры, стоявшие на часах, почтительно смаргивали, когда он проходил мимо, и кланялись вслед его высокой крепкой спине.

Иван Иванович шёл по дворцу, ни на кого не обращая внимания, даже на гвардейцев, стоящих на часах возле дверей каждой залы. Он скользил глазами, тёмно-серыми и пронзительными, по шедеврам живописи, развешанным на стенах зал, но ни во что не вглядывался с любопытством и вниманием. Следом за ним шёл молодой не то слуга, не то секретарь и нёс большой свиток плотной бумаги.

Иван Иванович проследовал к кабинету императрицы и на мгновение приостановился, бросив взгляд на двух рослых гвардейцев, подпиравших косяки высоких резных дверей. Те почтительно отодвинулись в сторону, искоса провожая взглядами старика.

Здесь его знали все, и всем было известно, что он входит в кабинет или опочивальню Екатерины без всякого доклада и императрица встречает его как родного отца.

Всем во дворце было приказано пропускать Ивана Ивановича к императрице во всякое время дня и ночи без околичностей, а тем более без докладов камердинеров. И все с почтением и некоторым страхом пропускали высокого стройного старика, не осмеливаясь задавать ему вопросы. Так и шёл он по дворцу, величественный и торжественный, а вслед ему неслись шепотки фрейлин и дежурных кавалеров. Уж больно необычен был приём этого старика у императрицы...

Екатерина сидела у своего маленького кабинетного столика и пила свой утренний крепчайший кофе. Тут же, на столике, отдалённом от обширного письменного стола, стояли большие корзинки с утренними булочками, сахаром и печеньем, изящные молочники со взбитыми сливками и огромный кофейник, из которого Екатерина то и дело подливала себе вкусную чёрную жидкость.

Приостановившись перед дверью в кабинет императрицы, Иван Иванович взял у секретаря большой длинный толстый свиток плотной бумаги, кивком велел ждать и отворил дверь.

Екатерина, сидевшая за маленьким кофейным столиком всё ещё в утреннем плоёном чепчике и широком бархатном халате, приветливо приподнялась и подала старику руку. Он чмокнул эту полную белую руку, а она прикоснулась губами к его лбу.

   — Садись, Иван Иванович, — пропела Екатерина и жестом руки приказала камердинеру Захару Зотову подать ещё чашку.

Не успел Иван Иванович присесть за столик, как чашка уже стояла перед ним и Екатерина наливала ему кофе.

   — С сахаром или как? — спросила она у старика.

   — Не пью с сахаром, ты же знаешь, — обидчиво пробормотал старик и принялся размешивать кофе в чашке тонкой серебряной ложечкой.

   — А что ж тогда мешаешь? — весело засмеялась Екатерина.

   — Да по привычке, когда чай пью, — усмехнулся и старик. — Выдумали эти англичане пить почти бесцветную жидкость, только чуть пахнущую индийским чаем, да ещё заливать её сливками или молоком — и вовсе никакого вкуса нет. А кофе бодрит, ставит на ноги, да и вкус прекрасный...

Он взял печенье, намочил его в чашке, запил глотком кофе и лишь тогда внимательно взглянул в лицо Екатерине.

   — Прекрасно выглядишь, — почему-то неодобрительно произнёс он, — и при всех заботах...

   — Ой, все бы такие заботы, — опять счастливо засмеялась она, — просто жить хочется, делать дела хочется...

   — Одобряю, — ласково проговорил старик, — хуже нет, когда женщина мается от скуки да тоски...

   — Ты, я чаю, и мне принёс ещё заботы, — кивнула она на свёрнутый в рулон плотный толстый лист бумаги.

   — Да это разве забота, — сморщился старик, — принёс идею показать, не даёт она мне покоя...

   — Всё о нём, Воспитательном доме, хлопочешь? — лукаво усмехнулась Екатерина, сделав сразу большой глоток и закусив медовым печеньем.

Возле неё на полу сидели маленькие собаки — левретки, болонки, мопсы — почти с десяток. Она пила кофе и бросала куски печенья и сахара своим любимицам.

Иван Иванович сощурился, пристально посмотрел на большой кусок печенья, кинутый собаке, подхватившей его на лету, и произнёс так, словно говорил это себе, мысленно:

   — Забота бастарда[42] — заботиться о таких же бастардах, как он...

Екатерина сразу посерьёзнела.