Вокруг Света 1993 № 04 (2631) - [25]

Тут я понял, что с Флитом творится что-то очень странное, и сказал Стрикленду:

— Я не поеду на званый обед.

— Слава богу! — сказал Стрикленд.— Флит, а ну вставай.

Простудишься. Пошли, сядем за стол, зажжем лампы. Мы все обедаем дома.

Флит нехотя поднялся и сказал:

— Не надо ламп... не надо. Здесь гораздо приятнее. Давайте обедать во дворе, поедим отбивных... побольше... с хрящами, с кровью.

Но январские вечера в северной Индии очень холодные, и предложение Флита было безумием.

— Иди в дом,— сурово приказал Стрикленд.— Немедленно.

Флит пошел в дом, и, когда принесли лампы, мы увидели, что он буквально с головы до ног облеплен грязью. Должно быть, он катался в саду по земле. От света Флит съежился и пошел к себе в комнату. Взгляд его глаз был страшен. За ними горел зеленый свет, не в них, а за ними, если вам это понятно, нижняя губа отвисала.

— Сегодня ночью будет суматоха, большая суматоха, — сказал Стрикленд.— Не раздевайся.

Мы долго ждали Флита и в конце концов велели подавать обед. Нам было слышно, как Флит расхаживает по темной комнате. Вскоре оттуда донесся протяжный волчий вой.

Люди запросто говорят и пишут о том, как стынет в жилах кровь, волосы встают дыбом, и тому подобном. Оба эти ощущения слишком ужасны, чтобы суесловить о них. Сердце у меня замерло, будто пронзенное ножом, а Стрикленд побледнел как скатерть.

Вой повторился, и откуда-то с поля послышался ответный.

Тут ужас достиг предела. Стрикленд бросился в комнату. Я за ним, и мы увидели, что Флит вылезает в окно. Из глубины его горла вырывалось звериное рычание. Ответить на наш крик он не смог и только плюнул.

Что было дальше, я толком не помню, но, видимо, Стрикленд оглушил Флита крючком для снимания сапог, дав мне этим возможность сесть ему на грудь. Говорить Флит не мог, он лишь рычал, и рычание было не человеческим, а волчьим. Очевидно, человеческий дух ломало весь день, но окончательно сдался он лишь с наступлением сумерек. Мы видели перед собой зверя, который прежде был Флитом.

Случай небывалый и необъяснимый. Я хотел сказать «бешенство» и не мог, понимая, что это неправда.

Мы скрутили этого зверя кожаными ремнями с подвесного опахала, связали ему большие пальцы рук и ног и воткнули в рот рожок для обуви — при умелом обращении он прекрасно служит кляпом. Потом перетащили его в столовую и отправили слуг за Дюмуазом, врачом, с просьбой приехать немедленно. Когда посыльный ушел и мы перевели дыхание, Стрикленд сказал:

— Это бесполезно. Врачу тут делать нечего.

И я понимал, что он прав.

Голова зверя была свободна, и он вертел ею из стороны в сторону. Вошедший в комнату решил бы, что мы лечим волчанку. Это было отвратительнее всего.

Стрикленд сидел, подперев голову кулаком и глядя, как зверь бьется на полу, но не произносил ни слова. Рубашка Флита была разорвана в потасовке, и было видно, что черная отметина в форме розочки на левой стороне груди вспухла, как волдырь.

В тишине послышалось что-то похожее на мяуканье выдры. Стрикленд и я подскочили, хотя, не знаю, как он, а я чувствовал упадок сил — и физических, и душевных. И сказали друг другу, как персонажи в «Пинафоре», что это кошка.

Приехал Дюмуаз. Я ни разу не видел, чтобы этому невысокому человеку так изменила профессиональная выдержка. Он сказал, что это тяжелый случай бешенства и ничего поделать нельзя. Любые облегчающие меры лишь продлят агонию. Изо рта зверя шла пена. Мы сказали Дюмуазу, что Флита несколько раз кусали собаки. Если человек держит полдюжины терьеров, укусы время от времени неизбежны. Дюмуаз не мог предложить никакой помощи. Он мог лишь утверждать, что Флит умирает от бешенства. Тут зверь ухитрился вытолкнуть рожок изо рта и завыл. Дюмуаз сказал, что будет готов засвидетельствовать причину смерти и что конец неизбежен. Он был добрым человеком и предложил остаться с нами; но Стрикленд, не желая портить Дюмуазу новогодний праздник, отказался от этой любезности. Только попросил не разглашать причину смерти Флита.

Глубоко потрясенный Дюмуаз уехал, и едва шум его коляски затих вдали, Стрикленд шепотом изложил мне свои подозрения. Они были до того невероятны, что он не смел высказать их в полный голос; я разделял все догадки Стрикленда, но признаться в этом постеснялся.

— Даже если Серебристый и заколдовал Флита за осквернение статуи, кара не последовала бы так быстро.

Когда я шептал это, снаружи снова послышалось мяуканье, и зверь забился опять, нам даже казалось, что ремни, которыми он был связан, не выдержат.

— Следи! — сказал Стрикленд.— Если это произойдет шесть раз, я не остановлюсь ни перед чем. И требую, чтобы ты мне помогал.

Он ушел к себе в комнату и через несколько минут вернулся со стволами старого дробовика, куском рыболовной лесы, толстой веревкой и массивной деревянной кроватью. Я доложил, что конвульсии в каждом случае следуют за мяуканьем через две секунды и что зверь заметно ослаб.

— Но жизнь отнять он не может! — пробормотал Стрикленд.— Не может!

Я сказал, понимая, что спорю с собой:

— Может, это кошка. Должно быть, кошка. Если в этом повинен Серебристый, как он осмелился прийти сюда?