Воинство ангелов - [116]

Тобайес встал.

— Я не поеду на Север, — сказал он.

— Ах, так, — воскликнул полковник и, подойдя к Тобайесу бодрой походкой военного, с улыбкой протянул ему руку: — Значит, вы решили поработать со мной?

— Нет, — ответил Тобайес. Он улыбался, но в улыбке этой я углядела след каменной отцовской решительности — его выдвинутой вперед челюсти. — Нет, полковник, — продолжал между тем Тобайес. — Я решил войти в Бюро свободных чернокожих.

Я видела, как слиняла с лица полковника улыбка и опустилась протянутая Тобайесу рука, но больше всех, думаю, была удивлена я сама. Ибо что касалось наших планов, то помимо мечтаний о том, чтобы быть вместе, и собственных моих тайных видений — шелковистых головок возле моих колен, улыбок через стол над белой скатертью, нежных пожатий рук в сумерках у окна, — единственной нашей мыслью было поселиться в Массачусетсе и там учиться и учить, преподавать в каком-нибудь колледже, и я уже представляла себе, как иду по обсаженной вязами улице, раскланиваюсь со знакомыми, на чьих добрых лицах светятся необычно голубые глаза, и лица эти рождают чувство безопасности самой необычностью своей, отдаленностью от всего, чем я была и что я есть, и мне спокойно, потому что Тобайес идет рядом со мной под вязами.

Теперь же, крайне удивленная, я почувствовала себя в ловушке, словно стены этой освещенной свечными канделябрами комнаты внезапно сомкнулись и пахучая летняя тьма лезет в щели ставень, грозя задушить. Нестерпимо захотелось вскочить и с места в карьер бежать прочь, чтобы освободиться. Взгляд мой упал на Тобайеса, прямого, стройного, с гордо поднятой головой, и все заслонил гнев: Да как смел он мне даже не сказать!

Казалось, он высится над всеми и, поднимаясь все выше, уходит, уплывает вдаль, все еще улыбаясь своей прекрасной улыбкой.

Но улыбался он полковнику со словами:

— Давайте пожмем друг другу руки, полковник, если вы не против пожать руку негритянскому прихвостню.

А потом я услышала:

— И еще, полковник, должен сказать, что убежден в необходимости избирательного права абсолютно для всех.

И полковник отвечал что-то. К тому времени он совершенно оправился, пришел в себя, но я не вникала в их разговор, потому что неожиданно вспомнила, как Тобайес отстаивал идею ограниченного избирательного права, вводимого постепенно — ведь именно это и заставило его отца взяться за перо. Потом вспомнилась буква «V» между бровей, как морщился он, читая мне вслух письмо отца, как отложил письмо, не дочитав, дойдя до рассуждений об общенациональных интересах и о том, как связана в конце концов добродетель с благосостоянием. Неужели отцу удалось убедить его?

Но в разговор вмешался Сет.

— Я за абсолютно равное для всех избирательное право, так как оно представляется мне абсолютным благом! Иных доводов я привести не могу.

Нет, это не отец убедил Тобайеса, догадалась я. И не Сет. Убедил его полковник Морган. Убедил бежать без оглядки от общих дел с ним. Но если не это, значит, пойти по стопам отца. И тут явилась внезапная мысль работать в Бюро, и он ухватился за это как за единственное спасение — и от полковника, и от отца. И опять передо мной возникло это видение — Тобайес, который силится подняться и уплыть вдаль, оторваться от чего-то вязкого, топкого, серого и порочного.

А Тобайес говорил:

— Да, полковник, я опять буду заниматься неграми. Знаете, кто был самый храбрый на войне? Самый черный из всех! Его звали Оливер Кромвель Джонс, и он сумел возглавить отряд в ту ночь, когда Форрест предпринял внезапную атаку на наши позиции. Мятежники тогда свалились как снег на голову, и некоторые из наших ударились в панику. Разумеется, большинство были негры. Но среди паникеров оказались и белые. Да и что удивительного, когда из темноты прямо на тебя прут эти волосатые черти и как бешеные кричат «ура» срывающимися визгливыми голосами. От этой картины потом годами не отделаться — во сне являться будет. Со мной, во всяком случае, это так и было, сознаюсь. А если ты еще и негр, и в памяти твоей это прочно засело, и ты безоружный со сна, а черти эти наседают и орут «Бедфорд! Бедфорд!», а ты знаешь, что Бедфорд — это сам дьявол из преисподней, а еще они кричат «Смерть ниггерам!», а ведь ты ниггер и есть, а черти эти наклоняются в седле и стреляют чуть ли не в упор, и негде укрыться, и горящие факелы освещают палатки, где тоже дерутся, и фургоны полыхают огнем.

Но этот Оливер Кромвель стоял как скала, орудуя мушкетом, он выбил из седла одного-двух атакующих и собрал отряд воедино, ей-богу. Я выхлопотал ему офицерский чин, хоть даже и с черным отрядом это было нелегко.

Вот этот Оливер Кромвель будет у нас в городе на этой неделе. Приглашаю вас на обед, где будет и он. Вы пожали руку негритянскому прихвостню, так почему бы не пожать руку и негру?

Полковник похлопал Тобайеса по плечу.

— Ох, старина Тоби! — с непоколебимым добродушием воскликнул он. — Ничего-то вы не делаете наполовину! Если уж нравится, так непременно за стол сажать! — И он расхохотался, в восторге от собственной проницательности.

Мисс Айдел бросила взгляд на меня.

— Так вы действительно его пригласите? — спросила она.