Воинство ангелов - [114]

— Да, за восемь долларов в месяц, — съехидничал Тобайес.

Но другой офицер немедленно парировал:

— Да, плата невелика, но и этого слишком много, если они напрочь отказываются работать! Впрочем, теперь черномазые знают, что если начнут волынить, военный комендант отправит их на общественные работы, где они вообще не получат ни цента!

— Но не можем же мы держать здесь армию вечно! — сухо заметил Тобайес.

Так внешний мир проникал в призрачный мирок моего счастливого благополучия — улыбка мисс Айдел, которой она одаряла, как одаряла вином и фруктами, планы на будущее и споры, и расшитые золотом офицерские мундиры, — а я ненавидела все это.

Даже приезд Сета — а приехал он вскоре после Аппоматокса и убийства мистера Линкольна, — когда схлынула радость встречи, вызвал у меня приступ раздражения, хотя я и угрызалась чувством вины — ведь в конце концов он был лучшим другом моего мужа и, при всей его странности, другом верным ему и необходимым. Мучительное и болезненное правдоискательство Сета, его сдержанная страсть казались необходимым контрастом ясному и непоколебимому свету души Тобайеса, и оба они побуждали друг друга неустанно и страстно стремиться к добру. Они сидели и беседовали, а я тем временем орудовала иглой, стараясь победить в себе зло и греховную свою природу, в чем, правда, не слишком преуспела, потому что, когда Тобайес спросил Сета, что он теперь намерен делать и собирается ли демобилизовываться, я поймала себя на скверной мысли, что мне совершенно наплевать на то, что будет делать Сет, лишь бы это происходило подальше от нас и не мешало моему счастью.

Сет объяснял, что не знает еще в точности, чем займется. Не знает, сможет ли вернуться к служению Господу в качестве священника. Он не уверен, не оскверняет ли насилие, даже насилие по отношению к явному злу, того, кто это насилие творит, и теперь ему нужно время, чтобы очиститься душой самому, прежде чем начать проповедовать другим и говорить пастве о мире, превосходящем разумение человеческое. Его большие костистые руки медленно шевелились, пальцы сжимались и разжимались, теребя синюю материю панталон, в то время как он вымучивал свой ответ.

— Пока же, — заключил он, — я буду исполнять свои обязанности и делать, что потребуется, размышляя о погибших.

— О, но как же ваша семья! — воскликнула я не без тайного злорадства, которое уловила и сама. — И ваша бедная жена…

Он повернулся ко мне, и во взгляде его читалось страдание.

— Ты можешь привезти семью сюда, — заметил Тобайес.

Сет перевел взгляд на него.

— Да, — сказал он, — да.

И опять погрузился в молчание. Потом вдруг поднялся.

— Я должен идти, — объявил он, глядя куда-то поверх наших голов.

— Ни в коем случае, — сказал Тобайес. — Ты пошлешь за вещами и остановишься у нас.

— Я должен идти, — повторил Сет.

— Посмотри сюда, Сет, — строго сказал Тобайес. — Посмотри на меня.

Сет не сразу, но повиновался. Тобайес с улыбкой глядел на него снизу вверх.

— Видишь, — сказал Тобайес. — Я твой старый друг, Тобайес Сиерс, и ты останешься!

— Да, да! — вскочив, подала голос и я. — Конечно, оставайтесь! Ну пожалуйста!

Сет взглянул мне в глаза.

— Сожалею, но это невозможно, — сказал он. — Видите ли, я уже согласился остановиться у полковника и миссис Мортон, приняв их приглашение. Они написали мне заранее.

Наверное, я даже охнула. В мгновенно наступившей тишине Сет встал, прямой и жесткий, как шпицрутен. Потом он сказал:

— Мне пора.

Он обменялся рукопожатием с Тобайесом и сделал шаг ко мне. Я проводила его в прихожую до дверей. Уже выходя, он вдруг замешкался и окинул меня суровым взглядом.

— Тобайес Сиерс, — сказал он, — человек высокодуховный. Ему предстоят великие дела. С Господней помощью мы должны всячески способствовать этому.

Вспыхнув от негодования, я все же пересилила себя и сказала ровным голосом:

— Нет нужды разъяснять мне достоинства моего мужа.

Гнев мой нисколько не смутил его. Он продолжал глядеть на меня внимательно и пытливо. Потом сказал:

— Как нет нужды разъяснять и мне ваши достоинства.

Я оторопела. Все еще не придя в себя от изумления, я услышала вдруг вопрос, заданный все тем же пытливо-суровым тоном:

— Вы счастливы?

Я хотела было ответить «да, да, счастлива», но он продолжал, и голос его был суров как никогда:

— Я желаю счастья вам и Тобайесу. Это очень важно для вас — быть счастливыми, идти к той чистой, совершенной радости, о которой я когда-то говорил вам…

— О, я хочу простого счастья! — воскликнула я. — Быть счастливой как все, как люди вокруг… о, вы должны понять меня… как первый встречный, как любой прохожий на улице…

— Как люди вокруг… как люди, — эхом отозвался он и замолчал. Казалось, слово это чем-то его озадачило, потому что он повторил его.

Внезапно встрепенувшись, он откланялся и ушел.

На секунду я даже прислонилась к дверному косяку, давая улечься непонятному волнению. Потом направилась в заднюю гостиную к Тобайесу.

— Господи, — воскликнул он, — о чем можно было так долго разговаривать?

— О тебе, — со смехом отвечала я, — и ни о ком другом, милый! Бедняга Сет хочет удостовериться, что ты счастлив. А ты и вправду счастлив, милый? — Я подошла к нему пританцовывая и, чуть приподняв подол кончиками пальцев, пропела: — Ты счастлив, милый, счастлив, милый, счастлив, милый, счастлив? — После чего увидела, как лицо Тобайеса расплылось в этой его изумительной, неподражаемой улыбке. Он протянул ко мне руки, и сердце мое рванулось к нему, подпрыгнув самым натуральным образом.