Воинство ангелов - [109]
— Послушайте, капитан, — услышала я голос полковника Мортона, — вы считаете Порт-Хадсон доказательством того, что черномазые способны воевать. Но поразмыслите, капитан: это же не настоящие черномазые. Это луизианские gens de couleur libres — свободные бог весть сколько времени. Это уже другой разговор. Да каждый из них тысяч на двадцать пять потянет с деньгами и имуществом!
— Деньги в банке еще никого не спасали от пули, — возразил Тобайес.
— Я не о том. Я хочу сказать, что кровь — это великая вещь, а в жилах этих молодцов, в основном, и ложки негритянской крови не наберется. Да что там… — Он обежал взглядом всех сидевших за столом. — Многие из них с виду не чернее нас с вами!
Я чувствовала на себе его взгляд. Чувствовала, как мисс Айдел неотступно следит за мной. Тобайес тоже смотрел на меня. Я не видела этих взглядов, так как глаза мои были опущены. Я опустила глаза в первую же секунду, когда взгляд полковника коснулся меня.
Между тем разговор продолжался.
— Вот подождите, — говорил полковник, — пока кто-нибудь потащит в бой настоящих чистокровных ниггеров — синегубых, с синими деснами, вот тогда вы узнаете!
Мисс Айдел разразилась звонким серебристым смехом, а я все не смела поднять глаз.
Вечером, направляясь домой, проходя мимо бряцающих оружием военных патрулей, мимо гражданских полицейских, бдительно охранявших улицы от хулиганов и черных бродяг, Тобайес недоумевал, зачем понадобилось ему принимать приглашение Мортона, которого он не любит. Я же сказала, что удивительно, чего ради Мортон так старается, хлопоча о повышении Тобайесу.
— О, у него есть на то причины, — сказал Тобайес. — И несомненно связано это с тем, что отец мой — богач.
В молчании он прошел еще один квартал. Потом сказал:
— Знаешь, чего мне хочется?
— Не знаю, — сказала я.
— Получить под свое начало настоящих негров. Тех самых синегубых.
Он произнес это раздумчиво и четко, как бы пробуя на вкус. Смакуя эти не очень приятные слова, от которых во рту его оставался горький привкус, он наслаждался их горечью и готов был терпеть ее сколь угодно долго во имя некоего смутного и непонятного искупления.
Настоящих негров с синими деснами он таки получил.
Он отправился в штат Миссисипи, в Виксбург, где Грант собирал для последнего решительного броска полки из беглых и контрабандных негров, сумевших просочиться в армию, несмотря на бдительность федералов. Он был теперь майором, но майорствовал над черными.
Я же стала школьной учительницей.
Если раздумчивый и по-мазохистски неторопливый смак, с каким он говорил о людях, которыми хотел бы командовать, выглядел стремлением искупить грех, то это же стремление, видимо, двигало мною, когда я пошла в учительницы, — искупить грех, когда за столом полковника Мортона я уже подняла рюмку, готовясь выпить за повышение Тобайеса и его превращение в командира белого батальона. Но потребность в таком искуплении возникла у меня позже, когда через несколько дней я стояла рядом с Тобайесом посреди лагеря беглых и перемещенных негров, контрабандного лагеря в Кеннере, куда Тобайеса привели дела или собственная его тайная жажда. И эта же жажда побудила его взять с собой меня.
Итак, мы стояли посреди этого лагеря под палящим солнцем. Это были лачуги, сооруженные из самых причудливых, фантастических материалов — гнилых досок, пальмовых листьев, мешковины. Попадались и выброшенные на свалку продранные армейские палатки из заплесневелой парусины. А кругом лица. Чахоточные и золотушные. Седые волосы. Глаза с желтоватыми прожилками. Корявые руки с серыми сухими ладонями, тянущиеся к нам. Больные лица, глядящие на нас или куда-то мимо нас, в пустоту. Лица младенцев и их туго обтянутые кожей черепа — как тыквы на слишком тонких для их тяжести шейках, вздутые животы.
— Вот они какие, — сказал Тобайес.
Я осмотрелась вокруг.
— Они даже не знают, получили свободу или не получили, — сказал он.
— Но есть же декрет… — заметила я.
— Ах, этот… — сказал Тобайес. — Он не пошел дальше конфедератских позиций. Здесь о нем слыхом не слыхивали. И не услышат, — докончил он, — пока все будет, как того хочет Бэнкс.
Потому что трудоспособных и крепких контрабандных негров Бэнкс отправлял обратно на плантации — в пароходном трюме или по этапу под штыками конвоя. Их опять заставляли работать — за плату, конечно, но все-таки на плантациях.
Белая женщина средних лет негритянской наружности, с волосами, туго затянутыми в пучок, шла по пыльной тропинке с чайником, за ней поспешала цветная с корзинкой сухарей. Они целеустремленно прошли мимо, не обратив на нас ни малейшего внимания.
— Кто это? — спросила я.
— Миссионерки, — ответил Тобайес. — Помогают чем могут. Ухаживают за больными. Учат в школе. — Он махнул рукой в раскаленную пыльную даль. — Вон там школа.
И я опять почувствовала, как, простираясь во все стороны, словно в дурном сне, разбегается от меня пространство.
— Сейчас-то это пикник, — говорил Тобайес, — по сравнению с зимой. Когда льют дожди и огня не разведешь. Люди жмутся друг к другу, кашляют до разрыва легких. И все же идут и идут сюда. Нет никакой возможности остановить этот поток. Иной раз дорога вся черная от пришлого люда. И по ночам они вдруг выскакивают на тебя из темноты. Послушай, я ведь не рассказывал тебе… не рассказывал тебе никогда…
