Воинство ангелов - [110]

Он замолчал.

— Чего не рассказывал?

— Когда я был в Каролтоне, поступил генеральский приказ не пускать никого через наши позиции. Я должен был проследить и доложить Батлеру о том, как выполняется приказ о контрабандных. И вот однажды ночью я обходил посты в сопровождении сержанта — больше никого не было. Подходим мы к одному из постов и вдруг — выстрел. Выстрел — и тут же крик. Мы оба кинулись на крик, на ходу выхватывая оружие. Часовой, подавшись вперед, силился разглядеть что-то за кустами.

Луна светила ярко, и я стал продираться сквозь кусты с оружием наготове.

И вот оно. Лежащее на земле ничком тело, прямо под носом, шагах в десяти. Часовой убил его наповал. Позже часовой говорил, что выстрелил после трех предупреждений. Так или иначе, передо мной лежало тело. А вокруг него на корточках, медленно переводя взгляд с него на нас, сидели шестеро или семеро негров — контрабандных, беглых мужчин и женщин, — и молча глядели на него при свете луны.

Тут подоспел лейтенант с целым взводом и строго осведомился о том, что здесь происходит. Часовой стал испуганно докладывать — совсем зеленый юнец, уроженец Иллинойса, полк этот формировался в Иллинойсе, — он вновь и вновь повторял историю о том, как стоял на часах, а они как ни в чем не бывало вышли прямо на него.

Но история возымела продолжение, потому что из леска невдалеке, по опушке, окаймленной невысоким кустарником, из густого мрака на неверный лунный свет потянулись люди. Сначала один, потом другой, потом женщина с ребенком, еще мужчины и женщины. Медленно, бесшумно, один за другим, они выходили из лесной тьмы и шли на нас как лунатики. Казалось, они вечно будут идти так по лунной поляне.

Их было, наверное, человек двадцать пять или тридцать. Они просто снялись с места, сбежав с какой-нибудь плантации, и пошли. Или же сам плантатор отослал их, выгнал. О да, такое не редкость, когда мы приближаемся, рабы перестают работать, ленятся, как говорят их хозяева, и тогда плантаторы отпускают их, чтобы не кормить. В надежде, разумеется, что после войны рабы к ним вернутся. Один прислал даже письмо с каким-то стариком. В этом письме, адресованном «командиру янки», он представлял опись своих рабов и просил принять их, желая «командиру янки» извлечь из них больше пользы, чем сумел это сделать он в последнее время; при этом он просил «не бить старика Билли».

— Подумай только, ну не безумие ли все это — «не бить старика Билли»! — продолжал он. — А в ту ночь они вышли из леса группой человек в двадцать пять и чувствовалось, что лес так и кишит ими. Они все шли и шли, медленно и упорно, текли, как поток при свете луны. Глаз невозможно было отвести от этого зрелища.

— Но все же я покосился на лейтенанта. — Тобайес помолчал. — Что ж, — сказал он потом, — думаю, что в Порт-Хадсоне, когда мы в первый раз атаковали батарею, я выглядел не лучше. Только сейчас это была не батарея, а люди, цепочкой тянувшиеся по залитой луной поляне. И тишина.

— На изготовку! — приказал лейтенант солдатам, и я услышал характерный шелест и шорох поднимаемых ружей, мягкое пошлепывание рук по прикладам — звуки были знакомые, все было ясно не глядя, а глядел я лишь на лейтенанта.

Лейтенант скомандовал: «Стой!», скомандовал властно, по-военному, но они все шли, так же медленно, беззвучно. Лишь иногда слышалось шуршание ног по высокой росистой траве. Тебе ведь знаком этот звук, когда идешь по росе летним вечером?

Лейтенант опять выкрикнул: «Стой!» Тщетно. Они уже были почти в том месте, где, окруженное неграми, лежало тело.

— Стой! — еще раз, все также по-военному громко выкрикнул лейтенант. Но они, не останавливаясь, прошли еще шагов шесть или семь, пока не приблизились к самому телу и группе негров вокруг него. Казалось, там проходит невидимая черта — некая таинственная граница, и они, не смея перейти эту границу, приостановившись, лишь глядели на нас. В лунном свете на черных лицах поблескивали белки глаз. Потом медленным шагом они вновь двинулись вперед.

— Стоять! Стоять, говорю! — крикнул лейтенант, но уже не столь твердо и воинственно.

На секунду запнувшись, они сделали еще шаг. Тут лейтенант выстрелил. Выстрелил из пистолета поверх их голов. Это их остановило. Окоротило. Казалось, они сгрудились поплотнее. Я услышал вздох лейтенанта — так вздыхают после приступа удушья или делая первый вдох, когда выныривают на поверхность. Думаю, и я в тот момент сделал такой же вдох. Думаю, мы с ним оба решили, что все в порядке.

Но один из сидевших на корточках, старик, вдруг поднялся в полный рост. Он протягивал к нам руки. В жесте этом не было мольбы, скорее это была спокойная, хладнокровная демонстрация того, что в руках у него ничего нет. Старик сделал шаг вперед, и собравшиеся возле тела тоже распрямились и двинулись вперед, не по отдельности, а как бы единой неживой массой. Да, это точное слово — единой монолитной массой материи — не то земли, не то скалы — двинулись медленно, невероятно медленно, в черном, глубоком, неживом оцепенении. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Так вот это выглядело.

— На прицел! — услышал я голос лейтенанта.