Воин в поле одинокий - [5]

Бесконечный разговор:

…их в двадцатом уплотнили,

выселением грозя…

…а жилец был новый — в силе,

но в конце тридцатых взят.

…помнишь, та — сплошные нервы,

в крайней комнате жила…

…в сорок первом, в сорок первом

в самый голод умерла.

…в угловой держались цепко,

разрубили топором

мебель старую на щепки…

…всё равно — в сорок втором…

Эти выехали сами,

Тот всё пил, да и зачах…

Только память, только память

Глухо шепчется в ночах.

Лица, лица, лица, лица…

Что ни взгляд — немой укор.

Тихо стонут половицы.

Окна пялятся во двор.

«В сухой руке — бинокль театральный…»

В сухой руке — бинокль театральный,

На голове — седые кудерьки.

Померкла люстра, но ещё хрустально

Искрятся и мерцают огоньки

В стекле очков. А на далёкой сцене

Взлетает пламенеющий покров

Над тайною чужого вдохновенья

И верой в бесконечную любовь.

Галёрка или ложа бенуара —

Нет разницы — итог всегда один:

Аплодисменты. Занавес. И старость.

Предательские выбоины льдин

Под снежной кашей… Вытертая шуба

Свинцовым грузом виснет на плечах.

Бесплатная автобусная грубость,

У тёмной подворотни кислый страх.

На кухне коммунальной злые склоки,

В подсвечнике оплывшая свеча —

Театра посещений одиноких

Ничем не утолимая печаль.

«— Вам кого?..»

— Вам кого?

— Я… не знаю.

Мне — себя, если честно.

— Нет, мы не открываем

Дверь таким неизвестным.

— Погодите, постойте,

Я лишь спутала даты.

Я прошу вас, откройте,

Я жила здесь когда-то.

Я всего на минуту,

Я на миг, на мгновенье,

В гости позвана смутной,

Позабытою тенью,

Не похожа на вора

И на татя ночного…

И звонок до упора

Нажимается снова.

Я прошу, извините,

Я не нищенка, что вы!

Через щёлку взгляните,

Отодвиньте засовы.

Я была здесь несчастной

И счастливой — запоем!..

— Не звоните напрасно —

Всё равно не откроем.

«Смеялись наши ангелы-хранители…»

Смеялись наши ангелы-хранители

И пили свой нектар на брудершафт

В сияющей заоблачной обители,

Где за окном прекраснейший ландшафт,

И, может быть, строчили донесения —

Мол, в корне пресечён был смертный грех…

И даже принимали поздравления

Восторженно-сердечные — от всех.

И вспоминали чистые и нежные,

Кто и кого для вечной жизни спас,

И радостные крылья белоснежные

Всё дальше уносили их от нас.

И только лишь один, совсем неопытный,

Как двоечник, оставшись не у дел,

В своём углу о нас молился шёпотом

И души наши грешные жалел.

Возвращение с рынка

Брести вперёд по выбоинам, по

Раскисшей грязи, смёрзшемуся салу

Из гололёда — вьючною тропой

Бездумно, безнадёжно и устало.

Брести вперёд, не думая уже:

Куда? Зачем? — с авоськами, с кошёлкой,

Вороной ковыляя по меже,

В пыли теряясь ржавою иголкой.

С рождения до самого конца,

За шагом шаг — всё дальше и бездомней.

Отечество…

Не ведаю отца.

Прости меня… Не ведаю… Не помню…

«Чай с вишнёвым вареньем…»

Чай с вишнёвым вареньем — о Господи, счастье какое, —

Розовеет окно за дремотными складками штор,

Добродушнейший чайник лучится теплом и покоем,

Тихо звякает ложечка о мелодичный фарфор.

Чай с вишнёвым вареньем — о Господи, хоть на минуту

Задержи, не стирай эту комнату, штору, окно —

Неизведанный мир, детский образ чужого уюта,

Недосмотренный сон, дуновение жизни иной.

«А по такой погоде — только пить…»

А по такой погоде — только пить,

И о пропавшей жизни тихо плакать,

И бормотать, что под Крещенье слякоть

Лишь только в наказанье может быть.

Мешать в стакане пьяную слезу

С какой-нибудь дешёвой горькой дрянью,

Пить за любовь, прощенье и прощанье,

За каждое бревно в своём глазу

И морщиться. И наконец устать

От самого себя — безмерно, страшно…

Сегодняшний день спутать со вчерашним

И с чертовщиной — ангельскую рать.

А утром еле веки разлепить,

Зевая, потащиться на работу,

В автобусе пихнуть локтём кого-то

И злобно буркнуть: «Надо меньше пить!».

Мальский погост

Вместе с белою звонницей древней

Церковь спряталась в самом низке,

От холмов, от полей, от деревни,

Убежав к обмелевшей реке.

И, быть может, поэтому только

На земле уцелела она —

В груду мусора, в хаос осколков,

В облак пыли не превращена.

Схоронившись под влажною сенью,

Под отчаянным взмахом креста,

Всё, мне кажется, ищет спасенья

Та испуганная красота…

Непривычною нежностью знобкой

Дрогнет сердце, когда пред тобой

Улыбнётся печально и робко

Меж берёз — куполок голубой.

«Там, где нужно плакать, я шутила…»

Там, где нужно плакать, я шутила.

Да ещё, к тому же, слишком зло.

Что тут скажешь? — «Господи помилуй!»

Мне заменит весь молитвослов.

Пусть не так, как должно, я сумела

Веру и надежду сохранить,

Но в узлы вязалась то и дело

Жизни неотбеленная нить.

И врезалась, раня и тревожа,

Заставляя крепче сжать кулак.

Что ж просить о милости?.. И всё же

Буди милосерден — просто так.

Экскурсия

Обратите внимание: крепость слегка в стороне

От посёлка. Вы знаете, кажется мне,

Расстояние — благо обоим. Оно неспроста,

Разделяя, хранит слишком разные эти места.

Вот — ворота, вот — мост, но разрушен последний пролёт,

И прогулочным шагом сюда ни один не войдёт.

Вот — бревно над пролётом, последним пролётом моста.

Но как шатко оно! А под ним — пустота, пустота…

Но в стене есть пролом, а точней — безопаснейший лаз,

Это годы пробили здесь брешь. Очевидно — для нас.

Вот — бойницы, вот — башни. Не правда ль, внушительный вид?

Что внутри? — ничего. Время здесь не течёт, но кружит,

Завихряясь в ложбинах, меняя свой путь каждый раз,