Воды текут, берега остаются - [46]

— Отдать землю крестьянам!

— Надо как-то ограничить в правах попов. Дерут с прихожан сколько вздумают. Взять хотя бы крестины: захочет поп — сдерет полтинник; захочет — рубль, а то и два.

На это предложение возразил Малыгин:

— Церковь пока трогать не стоит, многие крестьяне верят в бога. Это оттолкнуло бы от нас крестьян.

— Я согласен с мнением Гавриила Васильевича, — сказал Басов.

Долго еще спорили, обсуждали каждое предложение. Но когда все разошлись и Басов остался один, он внезапно почувствовал удушье. Он распахнул настежь дверь, чтобы впустить холодного свежего воздуха. Подошел к кровати и рухнул на нее в изнеможении. Кровь пошла у него горлом, и он потерял сознание…

В это самое время Гавриил Васильевич Малыгин въезжал в Нартас.

Ветер гнал по небу свинцовые тучи. Был он холодным, по-осеннему порывистым. И тучи были осенние, такие, из которых не знаешь, что ждать — то ли дождя, то ли снега.

Ученики Нартасской школы уже кое-что слышали про манифест, хотя никто толком не знал, что же в нем содержится. Однако как ни уговаривал Малыгин Баудера, тот ни за что не соглашался собрать учеников и объявить им о манифесте.

— Будет распоряжение от губернатора, тогда объявим, — сказал он, — Манифест предназначен народу, а наши ученики, можно сказать, еще дети.

— Какие же они дети, Владимир Федорович! Старшим по восемнадцать-девятнадцать лет.

— Но и не взрослые. Ничего, пусть потерпят. Под видом обсуждения манифеста они могут учинить всякие безобразия. Кто тогда будет в ответе? Я. То-то же. Подождем бумаги от губернатора.

Но никакой бумаги от губернатора не было ни на другой, ни на третий день, и Малыгин снова пошел к Баудеру.

— Владимир Федорович, ждать больше нельзя. Ученики волнуются, среди них распространяются самые нелепые слухи, это может привести к искаженному пониманию царского манифеста.

Баудер прищурился, спросил подозрительно:

— Скажите мне, пожалуйста, Гавриил Васильевич, почему вы так об этом беспокоитесь? Кто уполномочил вас заниматься этим делом? Земский начальник? Полицейское управление? Я, ваш директор? Или…

— Меня уполномочил Учительский союз, — сухо ответил Малыгин.

— Ах вон оно что! Ну так знайте, что для меня этот ваш союз не указ!

— Не мешает и вам знать, господин директор, что и норовистой лошади хомут надевают.

Баудер опешил, потом спросил растерянно:

— Что вы хотите этим сказать, господин Малыгин?

— Хочу сказать, что времена меняются, господин Баудер. Между прочим, известно ли вам, что лесопромышленнику Ионову, как он ни бился, пришлось-таки пойти на уступки? Народ добился своего. Курыксерские крестьяне получили с него плату, только тогда позволили провести плоты через свои земли.

— Да, я слышал об этом, — пробурчал Баудер. — Что-то вы, Гавриил Васильевич, в последнее время слишком часто повторяете слово «народ».

— Не вижу причин бояться этого слова, — пожал плечами Малыгин.

— Бояться, конечно, его нечего. Да только не получилось бы так: сегодня — «народ», завтра — «народ», а послезавтра — революция! Я обещал господину губернатору, что в нашу школу никогда не проникнут идеи социалистов.

— Идеи обещаниями не остановить, Владимир Федорович, — тихо, но внушительно сказал Малыгин, глядя Баудеру в глаза.

Выйдя от Баудера, Малыгин направился на мельницу. Они еще раньше договорились, что сегодня Матвей поедет в Сенду, чтобы потолковать с тамошними мужиками о царском манифесте. Предполагалось, что сегодня вернется с практики Васли, тогда Матвей сможет оставить на него мельницу. Но Васли почему-то задержался в Большой Нолье.

Малыгин предложил:

— Матвей Трофимыч, сделаем так: мне сегодня надо побывать в Большой Нолье. На обратном пути я привезу Мосолова, тогда ты сможешь отправиться в Сенду. Так что будь к вечеру готов.

— Хорошо, — согласился Матвей.

Подъезжая к Большой Нолье, Малыгин издали заметил, что на улице толпится необычайно много народу. Подъехал поближе — оказалось, что деревенские парни и девушки сажают яблони. Руководят посадкой Мосолов и Гужавин.

Сначала хотели посадить деревья на холме возле караулки, но потом какая-то девушка, стрельнув глазами на Васли, предложила:

— Давайте посадим возле каждой избы по яблоне, чтобы долго помнить практикантов.

Васли взглянул на бойкую девушку, покраснел и отвернулся. Предложение девушки всем понравилось, и когда Малыгин въезжал в деревню, посадки уже заканчивали.

Весть о том, что приехал нартасский учитель, быстро разнеслась по деревне. Все без зова потянулись к караулке. Полсотни человек набилось в караулку, остальным пришлось стоять снаружи под навесом. Но и они не уходят, хотят узнать новости, привезенные учителем. Малыгин часто бывает в Большой Нолье, его тут знают и уважают.

Васли и Яше удалось протолкаться к самому столу, за которым Малыгин читал вслух «Вятскую земскую газету».

Мужики слушали внимательно; когда Малыгин кончил, дед Ефим спросил:

— Растолкуй ты нам Христа ради, что такое «манифест»?

— Манифест — это торжественное письменное обращение верховной власти к населению.

— A-а, значит, торжественное, — протянул дед. — Выходит, теперь я могу говорить все, что пожелаю?

— Можешь.

— И против урядника могу?