Водораздел - [173]

После этого финский легион перевели из Сантамяки в Княжую Губу, откуда был направлен отряд легионеров численностью сто человек под командованием Уисли в пограничные деревни Тумпсу и Руву, чтобы изгнать из этих деревень белофиннов, которые опять перешли через границу и начали сплавлять лес из Карелии на сторону Финляндии.

— Да вы же сами теперь наемники англичан, — сказали им белые.

А когда Уисли отпустил захваченный возле Тумпсы белофинский дозор, легионеры заявили своему командиру, что он лахтарь.

Так на деле стала подтверждаться мудрость старой пословицы: «Дай черту палец, он всю руку откусит». В правильности ее легионеры убедились, вернувшись в Княжую Губу. Туда тем временем приехал Оскари Токой.

Об Оскари Токое, являвшемся одним из видных руководителей социал-демократического рабочего движения Финляндии, легионеры много слышали, но видели его впервые. Токою было лет пятьдесят и похож он был на зажиточного крестьянина.

— …То кровопролитие, которое происходит в настоящее время в России, достойно сожаления, — говорил им Токой. — Коммунизм, который большевики пытаются осуществить, никогда не будет достигнут. Во всяком случае я не знаю, что такое коммунизм. Может быть, кто-нибудь из вас знает?

Нет, лесорубы из северной Финляндии не знали, что такое коммунизм. В финском рабочем движении говорили только о социализме, да и то весьма туманно и расплывчато.

— …Советскую власть поддерживают лишь деклассированные элементы, всякое хулиганье, желающее поживиться, — продолжал Токой.

Ахава слушал и удивлялся. Как может говорить такие вещи член Совета народных уполномоченных? Но для тех, кто знал, в какой ужас пришел Токой, когда рабочие Хельсинки взялись за оружие, это выступление не было неожиданностью. Тогда ему все же доверили пост уполномоченного по делам продовольствия. В качестве продуполномоченного он выезжал в Петроград, где вел переговоры с американским послом Френсисом. Речь шла о доставке пшеницы из Соединенных Штатов в Финляндию, но не как о помощи голодающим, а в счет тех 300 миллионов марок, принадлежащих финляндскому банку и хранящихся в иностранной валюте в американских и финляндских банках. Говорили они на своих конфиденциальных встречах, видимо, и кое о чем другом. Об этом косвенно свидетельствует письмо, направленное позднее Токоем находившемуся в Америке представителю Совета народных уполномоченных Сантери Нуортеве:

«Эта, ставящая перед собой огромные цели, революция, которую пытаются совершить большевики, обречена на полное поражение, — писал Токой. — По своему экономическому положению Россия далеко еще не достигла той стадии развития, когда экономическая революция становится возможной, а низкий уровень образования русского народа и его неустойчивый характер делают революцию еще более невозможной. Я не верю, чтобы в данный момент в России нашлась такая социальная сила, которая оказалась бы способной добиться в стране порядка. Поэтому я считаю, что мы должны открыто и честно опираться на помощь союзников…»

Эту же мысль Токой изложил затем и на состоявшемся 27 апреля 1918 года в Петрограде предпоследнем заседании Совета народных уполномоченных. Получив решительный отпор, он в тот же день выехал в Москву, оттуда направился в Архангельск — якобы для того, чтобы трудоустроить красных беженцев из Финляндии. Но цель его поездки в действительности была иная. Очевидно, он тогда знал или просто догадывался, что англичане и американцы в ближайшее время высадятся в Архангельске. А когда это случилось, Токой вошел в сделку с англичанами, и в Княжей Губе он появился уже в английской военной форме с полковничьими нашивками на рукаве.

— Советская власть скоро падет, — заверял он легионеров. — За нее не стоит проливать ни капли финской крови…

Контрреволюционная деятельность Токоя и его сторонников не ограничилась открытой клеветой на Советскую власть — вскоре стали поговаривать об отправке легиона на фронт. «Нет, дьявол, это уже слишком», — решили многие из легионеров и один за другим стали покидать отряд. Потом прошел слух, что где-то за озером Имандрой совершено нападение на склад с продовольствием и что неподалеку от Поньгомы кто-то разобрал пути. Да и в самом легионе атмосфера настолько накалилась, что в любую минуту мог вспыхнуть мятеж.

В это время Ахава и покинул легион. Он перебрался в Кемь, где вступил в карельский добровольческий отряд, чтобы продолжать среди своих земляков ту подпольную работу, которую он вел в финском легионе.

Большая часть карельских добровольцев находилась в родных деревнях в пограничных районах, в Кеми оставалось немногим более ста человек. Они по-прежнему располагались в казармах на Лепострове. Там же находился и штаб отряда, в котором теперь служил Иво Ахава.

— Не тот ли это генерал, черт побери, с которого мы в Галиции содрали погоны? — высказал предположение Ховатта, услышав от Ахавы, что главой северного правительства стал какой-то генерал Миллер. — А вдруг он нагрянет в Кемь, приедет инспектировать? Вот была бы встреча, эмяс…

— В хорошую же компанию мы с тобой попали, — сказал Ахава и сплюнул.

— Да, не скажи, братец, — подтвердил Ховатта хмуро.