Вода бессмертия - [5]

Шрифт
Интервал

Как любой его раб, он умрет.
Будет нищий нахально и злобно
Пялить язвами съеденный рот,
А единственный, богоподобный,
Искандер венценосный умрет.
Но не может стерпеть он такого.
И ведет Искандера душа
В Царство Мрака, от взгляда людского
За Водою Бессмертья спеша.
Тяжкий путь был ему напророчен.
На губах его гордый смешок.
А на пояс шнуром приторочен
Тонкокожий надежный мешок.
В нем сушеные рыбы с собою
(Полагается смертным еда).
Камень яхонт, что вспыхнет звездою,
Если близко плеснется вода.
Три испытанных спутника рядом:
Первый — факелоносец. Второй
Держит в дивном ларце «Илиаду»,
Третий — преданный раб и герой.
То цветами дыша неземными,
То от смрада слюной клокоча,
Шли они.
                 Тени мертвых над ними
Шелестели, касаясь плеча.
Вдруг сплелись они тучей несметной
И висят над его головой.
Возвестил ему голос бесцветный:
— Это те, что убиты тобой.—
Искандер усмехнулся:
                               — Собьется
Звездочет с пересчета обид.
Разве можно винить полководца,
Что оставил он след от копыт!
Но все новые кружатся круги —
Их все больше, ушедших с земли,
Юных женщин, детей тонкоруких,
Что затоптаны войском в пыли.
Мальчик в локонах, легких, летучих,
Полубог между сгинувших тел…
Искандер прошептал:
                                   — Это случай,
Я его убивать не хотел! —
Тот же голос, бесцветен, бескровен.
Вопросил: «Он виновен?» И вмиг
Жуткий шелест: «Виновен, виновен…» —
В тишину подземелий проник.
И уж тени — не тени, не души,
Все тяжеле они, все плотней.
Вот обступят, задавят, задушат —
И не вырвется он из теней.
— Пропадите, — кричит он, — я воин! —
Но его бы не спас этот крик,
Если б молнией вдруг грозовою
Новый призрак во мгле не возник.
Властный профиль взметнув одноглазо,
Оттесняя всех прочих во тьму,
Тень отца — он узнал ее сразу —
Объявилась внезапно ему.
Взор отцовский, как встарь, величавый,
Был наполнен вопросом немым.
— Дай три года, — отцу закричал он,—
И весь мир будет царством моим! —
Тень исчезла за дымные клубы.
Но ему показалось во мгле,
Что ревнивые дрогнули губы
И морщина легла на челе.
Вдруг не тень, а скелет безобразный
Руку вытянул к горлу царя.
Верный раб вскинул меч безотказный,
Чтоб отсечь эту руку. Но зря —
Меч рассек только воздух. А воин,
Переломлен рукой пополам,
Некрасиво взмахнув головою,
Мертвым падает к царским ногам.
А пещера свой вид изменила,
Полился многошумный поток.
Это воды подземного Нила,
Что с заката идут на восток.
Вот ладья. И весло в ней хранится.
Одного лишь нести суждена,
Так же, как фараона в гробнице,
Тихо ждет Искандера она.
Слуги пали пред ним на колени:
— Если к новым пойдешь чудесам,
Без тебя нас замучают тени,
Нас задушат. Убей лучше сам.—
Что ладья — донесет иль погубит?
Но девиз Искандера: «Вперед».
Верным слугам он головы рубит,
«Илиаду» и факел берет.
В путь, ладья!
                    Ты, как друг, дорога мне.
Только дрожь пробегает по ней.
Камни начали сыпаться. Камни.
Где вода? Весь поток из камней.
Всю ладью искромсало, избило.
И без факела и без весла
Искандера незримая сила
На горячий песок унесла.
На песке на горячем, горючем
Перед ним пестрота его дел.
Мальчик в локонах…
                           Нет, это случай!
Он его убивать не хотел.
Вынул яхонт он, камень награды,
Яхонт вспыхнул в руке, как звезда.
Значит, плещет вода где-то рядом —
В двух шагах заблистала вода.
Но не может он сделать ни шагу.
Жажда жжет языками костра…
И швыряет мешок он, как флягу,
Уцепившись за кончик шнура.
Люди мельче с ума тут сошли бы —
Из мешка, всем правам вопреки,
Две сушеные выпали рыбы,
И задергались их плавники.
Рыбы ожили в трепетном свете,
Потерялись в воде без следа.
Понял царь — вот источник бессмертья,
Та, его колдовская вода.
Вот сейчас он напьется до дрожи,
Окунется в нее с головой…
Но он двинуться с места не может,
Весь избитый и полуживой.
А в глазах у него потемнело,
И пещера под ним поплыла.
Молодое безвольное тело
Подхватили большие крыла.
Все исчезло — поток камнепада,
Тени мертвых и призрачный дым.
Он в траве. С ним мешок его рядом.
Ветви лиственницы над ним.

Баллада вторая

Странный странник возник в отдаленье,
С кожей, бурого камня грубей.
Он, приблизясь, упал на колени.
— Царь, мне жить не под силу. Убей.—
Кто он? Что он сказал Искандеру?
Он никто в бесприютстве своем.
Но когда-то у шумных шумеров
Был верховным жрецом и царем.
Бог луны, независтливый Нанна,
Вел по жизни царя и жреца.
Тот имел все, что было желанно,
А желаньям не знал он конца.
И на вечную жизнь он согласье
У богов получил наконец.
Триста лет упивался он властью,
Украшая державный венец.
Жил он, лестью людской окруженный.
А меж тем в суете бытия
Друг за дружкою старились жены
И от немощи мерли друзья.
Стал тираном он. Собственноручно
Резал, вешал… Натешился всласть.
А потом ему сделалось скучно,
И тогда опостылела власть.
Сгибли хилыми старцами дети…
Царство сжег он — пусть канет во тьму…
Ничего не осталось на свете.
Что бы дорого было ему.
Он протягивает Искандеру
Руки — серые корни дерев.
Потерял он желанья и веру,
Состраданье, тревогу и гнев.
Серый мир над его головою,
Хоть небес не найти голубей.
Он с последнею просьбой живою:
— Царь, я знаю: ты добрый. Убей! —
И вскочил Искандер потрясенный.
— Все ты лжешь, залежавшийся хлам! —

Еще от автора Лев Иванович Ошанин
Талисман Авиценны

Роман в балладах повествует о жизни самого известного и влиятельного ученого, врача и философа средневекового исламского мира Ибн-Сины (Авиценны).


Избранные стихи и песни

Избранные произведения из сборников:Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск, Москва: Полифакт, 1995.Песнь Любви. Стихи. Лирика русских поэтов. Москва, Изд-во ЦК ВЛКСМ "Молодая Гвардия", 1967.Лев Ошанин. Издалека - долго... Лирика, баллады, песни. Москва: Современник, 1977.Советская поэзия. В 2-х томах. Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм. Москва: Художественная литература, 1977.Лев Ошанин. Стихи и песни. Россия - Родина моя. Библиотечка русской советской поэзии в пятидесяти книжках.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.