Во вторник на мосту - [3]

— Очень даже, — я кидаю в рот последний лукум, благоговейно доставая его из коробочки. Теперь там только пудра.

Но не успеваю прожевать сладость, как чьи-то сильные и до ужаса грубые руки рывком разворачивают меня к себе. Длинный шрам и опасные глаза совсем рядом — расстояние измеряется сантиметрами. Они впиваются в мои, выдавливая правду наружу кусками. Если надо, могут и кровопускание устроить.

— Что это? — негромко, но оттого не менее четко и пугающе задает свой вопрос незнакомец. Его радужка зеленого цвета. Темно-зеленого, я бы сказала. Но её оттенок последнее, на что следует смотреть человеку, желающему успокоиться.

Я не понимаю вопроса. Это нервирует.

— Что за дрянь? — отпуская правое плечо, одна из рук мужчины сует мне под нос пустую коробочку от лукума.

Понятнее не стало. Я неслышно хмыкаю, качнув головой. Такой ответ его не устраивает.

— Я задал вопрос. Повторять не буду, — цедит он сквозь зубы, плохо сдерживаясь.

Прискорбно замечать такое, но я его не боюсь. Прирежет, порежет, зарежет… мне малоинтересны подробности. Может быть, ему вовсе только и нужно, что меня трахнуть, — не имею ни малейшего представления. Мне до ужаса все осточертело. Мне до ужаса себя жаль. И кораблики, которые скоро потонут, тоже. То непонятное состояние, когда не знаешь, чем помочь себе. Вроде бы нет истерики, а вроде бы и есть. Вроде бы болит в груди, а вроде — и нет. И слезы — то есть, то не дождаться. Пограничное состояние. Пограничное между помешательством и потерей сознания.

— Хотите меня напоить? — его глаза так сверкают, что я опасаюсь оставлять мужчину без ответа. Не за себя, за него опасаюсь.

Меня смиряют по-настоящему жестким взглядом. На самой грани, на самом кончике омерзения от увиденного, услышанного и замеченного этой ночью. Редко удается увидеть такое отвращение к собственной персоне от незнакомых людей.

— Адрес, — требует он. Решительно, заранее давая понять, что отказ — недопустим.

Я упрямо мотаю головой. Не на ту напал.

— Адрес, я сказал, — повторяет четче, с нажимом. И так грозно, что у меня сосет под ложечкой, как бы ни прискорбно было такое признавать.

— Бери здесь, — с большим трудом, но я отворачиваюсь, глядя на лужи под ногами, — у меня все с собой…

Незнакомец тяжело вздыхает, даже не скрывая того, что старается не сорваться. Его нервозность, перемешанная с яростью, проходит по мне ледяной волной вместе с ветром. Не спасает никакое пальто — даже это, самое теплое.

— Я хочу отвезти тебя домой. Скажи мне адрес.

Та улыбка, что я дарю ему, станет украшением лица любого умалишенного. Он смотрит на неё как на восьмое чудо света, а я, пользуясь замешательством, в какой-то мере обреченно, а в какой-то, что противоречит всем законам мироздания, радушно расстегиваю пуговицы пальто. Зачем ждать, пока он сам это сделает?..

Почему-то хочется смеяться. Почему-то я не могу это желание в себе перебороть.

Стою посреди моста, все ещё чувствуя, как крепко меня держат и, тихо посмеиваясь, стараюсь поскорее закончить с раздеванием. От ветра уже дрожу, но это мало волнует.

— Эй, — обиженно протягиваю я, когда он ловко уворачивается от моего неумелого поцелуя, — что не так? Мост это романтично…

В ту же секунду на свое предложение получаю решительный отказ. Причем выраженный не только словами, но и физической составляющей. Моя щека, только что получившая ощутимый и достаточно сильный удар, пылает. И почти так же, как глаза незнакомца.

— Если ты не скажешь мне адрес, — впившись пальцами в мой подбородок едва ли не до хруста костей и вздернув его вверх, говорит он, — то больше никогда не окажешься дома.

…И я говорю. Слишком легко сдаюсь, знаю, слишком просто. Но никакой тяги к сопротивлению во мне теперь нет. Ни грамма. Пощечины отрезвляют — так и запишем.

Во мне одно опустошение и одно наплевательское отношение — к себе, к дому, к безопасности, — в том числе к своей. Я послушно иду по темному парку прочь от моста к выходу за незнакомым, опасным и пугающим мужчиной, крепко взявшим меня под руку. Я смотрю, как фонари играют тенями на его волосах, на фигуре, как он краем глаза подмечает каждое мое движение, если не каждый вдох. Одна попытка сбежать — сразу же поражение. Этот человек настигнет как коршун. Я теперь его добыча — вполне предсказуемо, да? Одна, в безлюдном месте, в такое время… я — его. Однозначно.

Я не оспариваю. Я прохожу к парковке вместе с ним — ни разу не дернувшись, чем удивляю, судя по выражению лица, — сажусь внутрь салона черного «BMW», даже пристегиваюсь по его наставлению. Не задаю вопросов и не прошу меня отпустить. Принимаю жребий, который сама и выбрала. Это похоже на перемотку кадров в ускоренной съемке. Будто бы фильм надоел и то, что неинтересно, решили пропустить, наскоро проглядев одним глазом.

Мы едем минут пятнадцать, что для города — рекорд. Я, наверное, просто не уделяю пейзажу за окном достаточно внимания. Я смотрю на приборную панель и на своего незнакомца. Не помню черт, но знаю, что на Виктора он ни в коей мере не похож. У того были небесно-голубые глаза, верные. И черты лица куда мягче, более детские. Ему было двадцать два в вечер нашей встречи.