Внутренний строй литературного произведения - [117]
Как видите, письмо это – сверхэгоистическое. Но я о вас я очень думаю. И между прочим – такое. Вы по праву завоевали имя и признание в узколитературоведческих кругах. Но Вам нужно, пора! выйти на большую воду. Вам нужна своя отдельная книга– и скорее. Пора! Притушите пыл в институте и беритесь за книгу. А пока, в ожидании ее, обнимаю Вас крепко.
Д. Максимов.
23 февраля 1986 г.
Дорогая Инна. Странно, что Вы не дозвонились до нас. Зара Минц звонила из Тарту каждый день и дозванивалась.
У нас – невиданный, единственный кризис. Л. Я очень плоха, и сроки близки. Она очень страдает, а во мне отражается это, как в зеркале. Чудом доправил корректуру своей книги.
Кажется, мои хождения по мукам не кончатся. Только что вышла моя статейка о «Поэме без героя». Спасибо за Болдинский сборник. Он изысканный. Буду, если останусь жив, читать вашу статью.
Кланяйтесь Ирине. Обнимаю Вас.
Ваш Д. Максимов.
Как Вам мой «Белый»? Интересуюсь этим «через дымку».
Д. Максимов
13 апреля 1986 г.
Дорогая Инна, у меня безмерное горе. Вчера скончалась Лина Яковлевна – долго страдала, но скончалась тихо, во сне. Завтра кремация.
Ваш Д. Максимов.
5 августа 1986 г. Комарово
Дорогая Инночка, получил Ваше письмо. Оно как-то пристальней предыдущих – спасибо.
Душевное потрясение не прошло, а только превратилось в грызущую боль (иногда волчий вой); физически очень слаб– за столом сижу редко: то ли письма, то ли конспект посторонней книги. Пока не работаю. И стану ли работать – неясно. Кругом такие же инвалиды – Ямпольский, особенно Вялый.
Мои экземпляры книги – в моей ленинградской квартире, так что рассылать не могу. Я не рассчитал количества – заказал мало, и книга сразу разошлась. Для Вас экземпляр обеспечен, но если Вы добудете из другого источника, готов принять эту жертву. Если где-нибудь в Ваших краях найдется экземпляр, возьмите для себя – меня.
Жму Вашу руку и обнимаю Вас, дорогой друг.
Ваш Дмитрий Максимов.
А Ира Приходько[310] пишет очень милые письма. Кланяйтесь ей.
Мне все кажется, что Л. Я. меня зовет известными нам с нею словами.
29 июня 1986 г.
Дорогая Инна.
Простите, что долго не писал. Не так просто теперь браться мне за перо. Мне плохо, трудно, горько и безнадежно. Я изо всех сил борюсь со своим горем и с воспоминаниями, но с малым успехом. К душевной боли присоединяются физические недуги. Все острее переживается потеря глаза и ослабление второго. К голове все коварнее подкрадывается склероз, обещая всякие сюрпризы. Единственное спасение (как Вы правильно пишите) – работа – пока не для меня. Хотел бы написать статью «Блок и Платон», да вряд ли хватит сил на чтение литературы и самое писание…
Завтра в издательство придет сигнальный экземпляр моей книги, но его не увижу – трудно ехать в город.
Желаю Вам и Вашим семейным благополучия, здоровья, хорошего лета.
Ваш Дмитрий Максимов.
Ирине (она милая) сердечный привет.
Когда получите мою книгу, не забудьте, что «Петербург» в ней очень пострадал от редактуры. Венгерский – полнее.
Сюжет новой книги известного критика и литературоведа Станислава Рассадина трактует «связь» государства и советских/русских писателей (его любимцев и пасынков) как неразрешимую интригующую коллизию.Автору удается показать небывалое напряжение советской истории, сказавшееся как на творчестве писателей, так и на их судьбах.В книге анализируются многие произведения, приводятся биографические подробности. Издание снабжено библиографическими ссылками и подробным указателем имен.Рекомендуется не только интересующимся историей отечественной литературы, но и изучающим ее.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
За два месяца до выхода из печати Белинский писал в заметке «Литературные новости»: «Первого тома «Ста русских литераторов», обещанного к 1 генваря, мы еще не видали, но видели 10 портретов, которые будут приложены к нему. Они все хороши – особенно г. Зотова: по лицу тотчас узнаешь, что писатель знатный. Г-н Полевой изображен слишком идеально a lord Byron: в халате, смотрит туда (dahin). Портреты гг. Марлинского, Сенковского Пушкина, Девицы-Кавалериста и – не помним, кого еще – дополняют знаменитую коллекцию.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.