Внутренний строй литературного произведения - [116]

Все это применимо и ко мне – да еще как! В Ваш период «переоценки ценностей» (таким я его сейчас ощущаю) я больше всего боюсь безответственности и боюсь, что в моих работах многое сказано не так, с кондачка, с ветра, и многое нужно переписать, окружить другой атмосферой…

Да, перечитал «Бесов», хотелось бы поделиться, да, видно, уж не придется…

Всего Вам самого лучшего. Простите «учителя-педанта».

Д. Максимов

21 декабря 1983 г.

С Новым годом, дорогая Инна!

Пусть это дьявольское время отнесется к Вам и Вашим близким снисходительно, а если хватит у него милости, и ласково.

Я более чем тронут и обрадован Вашим письмом. Таких умных и значимых одобрений у меня немного. Я положу Ваше письмо рядом с письмами Пастернака и Топорова, кажется, самыми ободряющими среди разных других. Кусочек признания, хоть и на малом участке, получить очень ВАЖНО для дальнейшей работы. Оно как противоядие неотступно грызущим мыслям о недостаточном, несовершенном труде, на который так непоправимо потрачена жизнь. Как хотелось бы нечто подобное услышать и о стихах. Но это не значит, что я вполне разделяю Ваше одобрение. Я стерегу свою скромность и знаю меру своих сил, теперь совсем скудеющих…

Постараюсь прислать Вам рукопись «Заболоцкого», а вот «Поэму без героя» (на днях отдал в Тарту) не обещаю: нет экземпляров.

Радостно мне было читать Ваше письмо и по другой причине. Подумалось, что Вы, ушедшая, утраченная, забывшая, снова возвращаетесь к нашей долгой, давней дружбе, которая, мне казалось, – уже на ладони рядом с линией жизни (перерыв ее мне был горек). Рад, что Вы опять как будто в далекой близости!

Мы с Л. Я. сильно хиреем и хотели бы перейти за черту без крупных предварительных неприятностей. Но пока буду работать, может быть хуже, чем прежде, но не покладая рук.

Обнимаю Вас.

Л. Я. кланяется и поздравляет.

Д. Максимов

10 июня 1984 г.

Инночка, дорогая!

Ох, какая Вы литературная девушка! «Призванная», как я давно Вам это говорил. И это, конечно, очень много и очень значительно.

Конечно, Ваши странствия по большим писателям русского XIX века – большое и святое дело. Освещающее дух и дающее огромный профессиональный опыт. Но кажется мне все-таки, что это должно кончиться однолюбием или скромным мусульманским гаремом, скажем из двух жен.

Интересно, что Вы надумали о «Вишневом саде», который я полюбил еще в спектаклях Гайдебурова. Вспоминается очень любопытная и неканоническая статья о нем молодого А. Белого в «Арабесках» (кстати, есть и его статья о гениальном мейерхольдовском «Ревизоре»). Вспоминается еще маленькая любопытная статейка французского режиссера (в его сборнике?) – Барро, где главный герой Сада – время. Но все это Вы, видимо, сами знаете. Это вещи НАШЕГО времени.

Рад, что понравился Вам мой Заболоцкий. Все так, хотя для меня важна и лирическая топография города, в котором его старая душа из проемов и окон протягивает к нам руки (это выбросила «Звезда»). И два полюса Заболоцкого – Филонов и Рабле – Доре. А не узнали Вы цитаты из одного классика, давно Вам знакомого: «Поголубели руки как ручьи» (это – единственная мистификация в статье, естественно оправданная моей скромностью).

А сейчас пишу о «Петербурге» – боюсь, такое выйдет, что наши литературоведы и цензора взбесятся и статья (4–5 листов) в книгу не войдет. Напечатали бы во Владимире! Хотелось бы, чтобы эта душевно-финальная работа, выходящая из «глуби глубин», увидела свет.

…Хотим через несколько дней переехать в Царское на «частную квартиру». Очень волнует меня беспризорный быт и здоровье физическое и душевное Л. Я. Смогу ли там работать – неясно.

Обнимаю Вас, мой дорогой литературовед и, конечно, друг. Не утомляйте себя сверх меры.

Д. Максимов.

20 марта 1985 г.

Дорогая Инна.

Спасибо Вам за письмо – за положительный отзыв о моей Ахматовой. Такого рода инъекции мне теперь нужнее, чем раньше. Тогда, в те «баснословные годы» держался и без инъекций. Вы, вероятно, получили посланный мною недавно Вам очень благопристойный ксерокс того же очерка. Значит, сейчас у Вас два экземпляра. Может быть, подарите второй экземпляр какому-нибудь достойному человеку, например Померанцу? Мне хотелось бы, чтобы меня прочли, а экземпляров было так мало.

Только сейчас вышел и второй мой опус: «Ахматова о Блоке» – раздувшаяся вдвое статья из «Звезды».

Отзыв Ваш не только приятный для меня, но – умный и чуткий. Растет эта девочка не по дням, а по часам, как богатырь в «Сказке о Царе Салтане». (Вас не обижает такой отеческий стиль?) Я, очень веря Вашей разумности и чутью, сильно жалею, что не могу показать Вам своей последней большой работы о «Петербурге» Белого. Если бы я так же верил почте, я послал бы Вам ее на отзыв. Это совсем для меня по-новому, вне академического этикета. Пущено танком, как говорят шоферы, пуская машину через кочки и канавы. И у этого моего ребенка – три ноги: чисто «Петербург», методологическая новация и моя моральная «лебединая песня». Лебедь ли запел или гусь, судить не мне. Но мне такой конец, «из недр» был нужен. Для книги, может быть, и забракуют (кстати, она совсем готова, осталась кровопролитная «работа с редактором»).