Внуки королей - [11]

Они властвуют над этими вечерами и ночами. Их только слышат — видят очень редко; словно темнота имеет свой собственный, зовущий язык. Может быть, Африка по ночам говорит сама с собой? Хотя мы, чужие здесь люди, плохо понимаем язык тамтамов, но ритм их все же задевает наши чувства, манит куда-то и нас.

В конце улицы, где столько света, что кажется там сконцентрирован весь свет темного города, барабаны звучат громче. Мы смешиваемся с праздничной толпой. Что происходит здесь? Свадьба?

Мы хотим остаться незамеченными, но это нам не удается, как не удавалось ни разу с тех пор, как мы оказались в Африке. Всегда кто-нибудь в равной мере вежливый и бдительный замечает наше присутствие. В данном случае навстречу выходит солидный мужчина в бубу цвета индиго, пожимает нам руки и так, как если бы мы были давно ожидаемыми гостями, спрашивает нас о здоровье. Теперь нам нужно назвать свои имена, сказать, откуда мы и что здесь делаем; он — в восторге. Еще раз пожимает нам руки, повторяет свой вопрос о здоровье и ведет к ряду стульев. Почти все они пусты.

Там мы и сидим, освещенные качающимися гирляндами ярких ламп, которые протянуты над улицей. Между каждыми двумя лампами укреплено по два зелено-желто-красных флажка — цвета национального флага Мали. Резкий свет освещает лица людей, две высокие веерообразные пальмы, которые словно врезаются в темное небо, потрескавшиеся глинобитные стены домов. Мы сидим молча: нас рассматривают и оценивают. Тысячи людей располагаются в стороне от нас на циновках, большинство из них — празднично разодетые женщины: юные, гладкокожие красавицы и старухи с морщинистыми лицами. Среди них есть также и мужчины. Дети, вышедшие уже из того возраста, когда их накрепко привязывали к спинам матерей, наслаждаются свободой и бегают по празднично убранной площади, подпрыгивая в такт тамтамов, пробираются к барабанам, потом молча замирают перед нами, не добежав до нас нескольких метров. Сидеть на почетных стульях не так-то легко.

Здесь вовсе не свадьба.

«Индиго-синий», прежде чем сесть, подбирает свое одеяние: сначала левую часть, потом откидывает назад правую. Устроитель вечера, объясняет он, местная группа Суданского союза, правящей партии, объединяющей демократические силы. Вечер танцев состоится по предложению женской секции, которая его подготовила и проводит.

Мы уже не одни сидим на стульях. Рядом появились белые и голубые, лимонно-желтые и медно-красные фигуры. Среди них дамы в тюле поверх пестрых платьев. Цветной тюль, образующий тюрбаны, обвивает головы. Золотые украшения сверкают в свете электрических ламп. В наших дорожных костюмах мы похожи на моль, попавшую в общество тропических бабочек. Но никто уже не обращает на нас внимания: к нашему присутствию привыкли. Пока юные женщины и девушки усаживаются у наших ног на плетеных циновках, одна из них, постарше, заботится о том, чтобы нам было хорошо видно. И все это делается как бы между прочим, почти без слов.

Праздник танца начинается не сразу. То тут, то там одна из женщин сделает несколько шагов, качнет своим покрывалом, засмеется и убежит быстро обратно. Приглашенные все еще прибывают, занимая места на циновках или на стульях. Музыканты пока лишь проверяют свои инструменты. Тамтамы время от времени немного постукивают, словно от нетерпения, но затем звук переходит в приглушенное воркование и призыв, как это часто делают в кустах горлинки. Здесь есть большой барабан, стоящий перед исполнителем. Когда его кожи касаются пальцы руки или кулак, он издает глухие, гневные звуки. Затем — между коленями два-три барабана средних размеров, на которых тоже играют руками, и наконец маленький, изящный, зажатый под мышкой барабан, по которому исполнитель бьет кривой палочкой.

Барабанная дробь, туш. К микрофону подходит женщина. Нельзя понять ни одного слова, председатель женской секции говорит на бамбара. Можно уловить лишь короткие, энергичные выражения. Кажется, будто полководец отдает приказ своим солдатам. Мы не без удовольствия замечаем, что она и физически принадлежит к сильному типу африканских женщин; она стоит высокая и гордая, словно дерево в саванне. Теперь уже можно начинать массовые танцы, сообщает она. Секция постаралась подготовить все как можно лучше, и музыканты приглашены самые лучшие в Каесе.

— И чтобы никто не выдумывал сам брать воду из чанов, — переводит дальше наш усердный сосед. — Мы их поставили, чтобы никто не страдал от жажды, и назначили женщин, которые каждому наполнят чашу.

Мощно нарастает звук барабанов. Из круга выходит сразу несколько групп женщин. Красивая молодая женщина, сидевшая на циновке у наших ног, быстро от-называет платок, в котором она носит на спине ребенка. Маленькую девочку принимают на руки другие женщины. Место у микрофона занимает пожилая женщина с резкими чертами лица. Она поет на бамбара, издавая протяжные, почти жалобные звуки; ее песня сопровождается ударами барабанов, ритм подчеркивается хлопками тысяч рук. Все больше женщин теснится на песчаной площадке. Каждая танцует сама по себе. Одни с серьезными лицами, другие улыбаются, даже смеются. Цветные одеяния широко развеваются — это принято во время танца. Ритм барабанов завладел женщинами, руки двигаются вверх, вниз, вперед, назад. Женщины делают маленькие шажки; все жесты скупы — размеренный, захватывающий, красивый танец.