Внешность и сущность - [3]

— Я смогу одолжить платье в салоне, — шепнула она.

Через несколько дней ответственный секретарь Сенатора отвёз мадам Саладин и её обворожительную племянницу в Булонский лес. В одном из самых удачных нарядов своего салона Лизетта выглядела восхитительно, а мадам Саладин — в её собственном чёрном атласном платье и шляпке, которую Лизетта сделала для этого случая, — чрезвычайно респектабельно. Секретарь представил дам мсье ле Сюёру, приветствовавшего их достойно и любезно, как подобает политику, привыкшему обходительно обращаться с жёнами и дочерьми влиятельных людей в своём избирательном округе. А именно такими, как он проницательно сообразил, и представят себе его гостей те, кто сидит за соседними столиками. Обед прошёл очень мило, и не больше чем через месяц Лизетта переехала в чудную квартирку на удобном расстоянии и от места её работы, и от Сената. Квартира была отделана в стиле модерн модными драпировками. Мсье ле Сюёр предпочитал, чтобы Лизетта продолжала работать в салоне. Его вполне устраивало, что в часы, которые он должен посвящать делам, она имеет занятие, потому что это удержит её от баловства, а он очень хорошо знал, что женщина, которой нечем занять себя целыми днями, тратит гораздо больше денег, чем женщина, имеющая занятие. Умный человек всегда должен думать о таких вещах.

Но излишества не были в натуре Лизетты. Сенатор был добр и щедр, и ему очень понравилось, что Лизетта вскоре стала откладывать сбережения. Она вела своё хозяйство экономно, покупала одежду по выгодным ценам и каждый месяц отсылала энную сумму своему отцу-герою, который на эти деньги приобрёл небольшой участок земли. Она продолжала вести тихую и скромную жизнь, и мсье ле Сюёр был рад услышать от консьержки, имевшей сына, которого она хотела устроить на государственную службу, что Лизетту посещают лишь её тётушка и пара подружек из салона.

Никогда в своей жизни Сенатор не был более счастлив. Ему доставляло удовольствие думать, что и в этом мире добрые дела вознаграждаются: разве не из чистой доброты сопроводил он свою жену в модный салон в тот день, когда в Сенате обсуждался вопрос о долге Америке, и таким образом впервые увидел очаровательную Лизетту? И чем больше он узнавал её, тем больше росло его обожание. Она была легка в разговоре, весела и приветлива. Она уважительно и разумно выслушивала его рассуждения по деловым и государственным вопросам. Если он приходил усталым, Лизетта помогала ему расслабиться и отдохнуть, а если он был угнетён — умела его развеселить. Она всегда радовалась его приходам, а заходил он довольно часто, обычно с пяти до семи, и огорчалась, когда он уходил. Она вела себя так, чтобы он считал её не только своей любовницей, но и другом. А когда они вместе обедали в её квартирке, хорошо подобранные блюда и нестеснённость дарили ему блаженство подлинно домашнего уюта. Приятели говорили Сенатору, что он помолодел на двадцать лет. Так он себя и чувствовал, и сознавал, сколь благосклонна к нему судьба. И не мог не ощущать, что после жизни, исполненной праведных трудов и общественного служения, это полагалось ему по праву.

Поэтому для него оказалось ударом, когда после двух лет этого счастья он неожиданно вернулся в Париж в воскресенье рано утром из поездки в свой избирательный округ, которая должна была продолжаться до понедельника, и, открыв дверь квартиры своим ключом, надеясь, поскольку день был выходной, застать Лизетту ещё в постели, обнаружил её за завтраком в своей спальне tet-a-tet с молодым человеком, которого он раньше никогда не видел и на котором была его (сенатора) новенькая пижама. Лизетта удивилась его приходу. Да что удивилась — просто вздрогнула.

— Tiens, — сказала она. — Откуда ты взялся? Я не ждала тебя до завтра.

— Министерский кризис, — ответил он механически. — Меня вызвали. Мне предлагают занять пост Министра внутренних дел. Сенатор вовсе не хотел произносить этих слов. Он гневно взглянул на молодого человека в своей пижаме.

— Кто это здесь? — крикнул он.

Полные алые губы Лизетты сложились в обольстительную улыбку:

— Мой любовник, — сказала она. — Ты что, дураком меня считаешь? — заорал сенатор. — Я и сам вижу, что это твой любовник!

Мсье ле Сюёр был человеком действия. Он подошёл прямо к Лизетте и влепил ей размашистую пощёчину правой рукой по левой щеке.

— Скотина! — взвизгнула Лизетта.

Он обернулся к молодому человеку, наблюдавшему эту сцену насилия в некотором замешательстве, и, распрямившись во весь рост, выбросил руку, драматически указывая пальцем на дверь.

— Вон! — крикнул он. — Вон отсюда!

Столь властен был вид этого государственного мужа, способного изменить настроение толпы возмущённых налогоплательщиков или одним лишь движением бровей овладеть ситуацией на годовом собрании разочарованных акционеров, что, как подумали бы многие, молодой человек должен был опрометью броситься к двери; но молодой человек остался там, где был: не очень уверено, правда, но он остался на своей позиции, бросив на Лизетту умоляющий взгляд и чуть пожав плечами.

— Чего же вы ждёте? — проревел сенатор. — Вы хотите, чтобы я применил силу?