Вместе с Джанис - [9]

— Эй! — запыхавшись, кричит она мне. — Что ты делаешь сегодня вечером?

— Не знаю… У меня нет никаких пока планов…

— Вчера я увидела необыкновенную цыпочку, — прервала меня Кимми. — В Матрице. Знаешь, та, что в Марине. Её зовут Джанис Джоплин. Она поёт блюзы, и должна тебе сказать, у неё это здорово получается. Я никогда прежде не видела, чтобы белые так пели. Хочешь, пошли сегодня вместе?

— Не знаю… — заколебалась я. — У меня нет никаких планов на вечер, но что–то не очень хочется туда идти.

— Вот что я тебе скажу, милочка, — подбоченившись, сказала Кимми. — Почему бы нам не запастись травой, пыхнуть вдвоём и не пойти посмотреть на неё, а?

32

У меня действительно не было настроения никуда идти, но я была влюблена в Кимми, и, что за чёрт, если это сделает её ещё немного счастливее. Ей хотелось показать мне эту Джанис Джоплин. Очень хотелось. Ну, так я и пойду. И я сказала, окей. Это маленькое словечко, часто приводящее людей к наркотической зависимости, окольными путями избавило меня от многих сотен тысяч долларов, почти стоило мне одного глаза и впутало нас с Кимми в муки и страдания, которые преследуют нас и по сей день.

Ничего не предвещало, что может последовать за этим вечером, ни тем более, что случится в следующие триста пятьдесят вечеров после этого. Кимми заехала за мной около восьми, и мы, быстро плотно перекусив, направились прямиком в Матрицу. Небольшое уютное местечко, расположенное неожиданно на самой окраине милого района Сан–Франциско, под названием Марина. Все четыре стены были обшиты деревянными панелями, из некрашеных широких досок. Мы заплатили по доллару и вошли внутрь.

Оглядевшись, мы сели за столик, за которым увидели кое–кого из знакомых, и даже не обратили внимания на девушку, принявшую у нас заказ. Наши уши, как только мы вошли, и затем наши пары глаз приковала к себе невероятно эксцентричная и бедно одетая цыпочка, стоящая на возвышении и издающая какие–то первобытные звуки, несущиеся в нашу сторону с этой крошечной клубной сцены. Сразу за ней, не сравнимая ни по звучанию, ни по существу своему с никому ещё неизвестной, в самом начале своей карьеры Джанис, рок–группа Старший Брат и Держатели Акций мучилась в безуспешных попытках придать себе единое целое. Они очень старались, но как показало будущее, они просто не были готовы к коренастой, немного полноватой, домашнего вида молодой девушке, имя которой не было даже вписано в их афишу.

33

Мы сидели совсем рядом с ней, и мне удалось хорошенько рассмотреть это нечто среднее между человеческим образом и каким–то божьим созданием, которого ещё не открыли учёные и не занесли в свои каталоги. «Дикарка», — тогда я для себя решила. Одетая в стоптанные сандалии и джинсы, которые уже нельзя стирать, иначе они просто развалятся на части и их уже нельзя будет даже надеть, не то чтобы в них куда–нибудь пойти. На ней был истёртый до дыр кружевной пуловер, думаю, центов за восемьдесят купленный на Гудвил. Вокруг талии, как если бы нужно было отвлечь внимание от всего остального, был повязан в разноцветных разводах широкий мужской галстук. Что–то сырое, шероховатое было в ней, образ дополняла дикая, похожая на птичье гнездо, копна длинных беспорядочно спутанных волос. Весь вид показывал, что она прошла долгий путь. И если по одежде и её общему состоянию, нельзя было сказать сразу, что на её душе отпечатался весь поглощённый ею метедрин и алкоголь, то выдавал её голос. Как ей удавалось извлекать из себя устрашающие перекатывающиеся внутриутробные низкие звуки одновременно с высокими, сравнимыми с писком самых мелких животных, издаваемым в момент опасности. Ей было всего двадцать три, а голос, как у сломленного, побитого жизнью калеки.

*

Хочу заметить, что желание убежать оттуда, которые у меня вызвали бездарные омерзительные инструментальные номера Старшего Брата, сдерживалось только возможностью снова услышать её, настолько поразила меня сила её пения. А Джанис всем своим видом показывала уже, что пора выпускать на волю её голос, и дикий вопль снова снёс нам крышу.

Номер назывался Bye, Bye, Baby, Goodbye, и, ты же знаешь, как выкладывается она, когда поёт, и мы получили порцию гортанных звуков рождающихся в самых недрах её тела, в её матке, в её кишках. В песне было всё: крушение надежд, плач, умопомешательство, всё, что испытывает каждый, когда любовь кончается.

За время их выступления она спела ещё несколько номеров — непрофессионально, без репетиций, но уже в неповторимой, уникальной, присущей только ей одной манере. Когда группа ушла на перерыв, она подошла и села за наш столик. С нами сидела Нэнси Гёрли, жена басиста Старшего Брата, Джеймса Гёрли, и объединяло нас полное единодушие, ладони наши покраснели, а особенно сильно хлопала Нэнси. Как выяснилось, Джанис во всём подрожала Нэнси, одежде, манерах, конечно, насколько могли позволить её скромные средства. Она пожирала глазами Нэнси, и Нэнси это знала, поэтому не удивительно, что Нэнси аплодировала громче всех. Кроме того, её муж был в группе, а сама — подругой Джанис. Но мы с Кимми внесли и свой посильный вклад признательности, и Джанис, вглядываясь сквозь расцвеченные цветными прожекторами слои дыма, плавающих над головами пятнадцати человек, не могла не заметить этого.