Влюбленный призрак - [21]

– Твоя работа? – спросил он отца испуганным шепотом.

– Это у тебя ожила совесть, болван!

Соседка окинула его странным взглядом, в котором сочетались удивление и сострадание.

– Вы, наверное, не расслышали, так бывает при стрессе, – проговорила она с фальшивым хихиканьем. – Им нужен врач, а не пианист.

– Знаю, – пробормотал Тома́.

– Зачем же вы подняли руку? – не унималась женщина.

– А вот этого я не знаю, – ответил Тома́, пожимая плечами.

– Тогда опустите руку, не морочьте людям голову.

– Ничего не получится, я над собой не властен.

– Не будете же вы играть серенаду бедняге, которому нужна помощь врача? – рассердилась она.

– Сомневаюсь, что на борту найдется фортепьяно, и потом, если честно, серенады быстро начинают действовать на нервы.

– Не понимаю, во что вы играете…

– Не во что, а что. Зависит от программы концерта: Брамса, Моцарта, Бруха…

– Вы надо мной издеваетесь?

– Уверяю вас, ничуть не бывало! – воскликнул Тома́ совершенно искренне. – Хватит задирать мне руку, папа, из-за тебя у меня будут неприятности!

Соседка Тома́ вытаращила глаза.

– Само собой, я не к вам обращаюсь, – смущенно заверил он ее.

Она впилась взглядом в пустое кресло, в котором один Тома́ мог видеть наслаждающегося ситуацией хирурга.

Скандал предотвратило только то, что к Тома́ подошла стюардесса. Она поблагодарила его и, объяснив, что одному пассажиру стало плохо, попросила следовать за ней.

Соседка Тома́, видя, что он встает, пришла в ужас.

– Он же пианист! – прошипела она.

Толку от этого не было: Тома́ уже удалялся по проходу. Страх, всегда охватывавший его перед выходом на сцену, был мелочью по сравнению с тем, что он чувствовал сейчас, приближаясь к первым рядам.

Мужчина лет пятидесяти лежал без сознания в кухонном отсеке, куда его перетащил экипаж.

– Здесь нечем дышать! – крикнул Раймон. – То есть твоему пациенту нужен воздух. Пусть эти двое стюардов вернутся к своим обязанностям, а стюардесса пускай останется с тобой. Спроси ее, как началось его недомогание.

– Здесь не должно толпиться столько народу, – робко начал Тома́. – А вы, мадемуазель, лучше останьтесь, вы мне поможете. Что произошло?

Стюарды удалились. Стюардессе польстило доверие, оказанное ей молодым эскулапом.

– Он попросил воды. Я вернулась с полным стаканом и застала его взволнованным, в поту. Сначала я решила, что у него приступ паники из-за турбулентности. Он бормотал что-то несвязное и агрессивное, требовал свою сумку, ему было трудно дышать, он задыхался. Потом страшно побледнел и отключился. Думаете, это инфаркт?

– Возможно, но я предполагаю другой диагноз, – услышал Тома́ собственный голос, как будто в него вселился отец.

Потом он увидел, как его пальцы щупают у пациента пульс, снова услышал собственный голос, сообщавший, что пульс медленный, но не слабеющий.

– Возьми его руку, – скомандовал хирург. – Скажешь, холодная ли. Сам я не могу.

Тома́ немного неуклюже, как будто в приветствии, стиснул неподвижную руку, удивив этим стюардессу.

– Холодная, – пробормотал он.

– Теперь наклонись к его губам и понюхай, – продолжил распоряжаться хирург. – Скажешь, пахнет ли яблоком.

– Что еще за новости? Мы не в фильме «Дядюшки-гангстеры» [4], – проворчал Тома́.

Стюардесса недоуменно нахмурилась.

– Делай, как я тебе говорю! – прикрикнул Раймон.

Тома́ приник к лицу больного.

– Яблоком не пахнет, – громко произнес он, как бы обращаясь к пристально наблюдавшей за ним стюардессе.

– Значит, это не диабетический кетоацидоз, – заключил Раймон. – Нажми ему на щеку, там, где крепится нижняя челюсть. Не спрашивай зачем.

Тома́ повиновался, и его пациент издал стон.

– Это не кома. Легкий обморок, – объяснил хирург.

Отец велел ему закатать мужчине рукава и поискать на предплечьях следы от уколов.

– Вот оно что! – уверенно произнес Тома́.

Сам себе удивляясь, Тома́ продолжил сыпать чужими словами, как будто за него говорил другой человек.

– Вы говорили, что он требовал свою сумку?

– Совершенно верно, – осторожно подтвердила стюардесса.

– Немедленно несите ее сюда!

Прежде чем подчиниться, стюардесса опасливо спросила:

– Вы уверены, что знаете, что делаете?

– Надеюсь, что знаю, – ответил Тома́ со вздохом, сильно огорчив отца.

– Избавь нас всех от своих дурацких реплик, лучше поройся у него в сумке, там наверняка лежит оранжевый пластмассовый футляр, продолговатый такой, это глюкагоновый набор, он нам понадобится.

Отец оказался прав: футляр нашелся. Внутри лежал шприц с раствором и пузырек с порошком.

– Теперь ты будешь делать так, как я скажу. Увидишь, это нетрудно. Сначала открой крышечку пузырька, потом воткни иглу в пластиковую пробку и нажми на поршень. Вот так, отлично. Теперь встряхни. Шикарно! Дальше все наоборот: втяни смесь в шприц. Великолепно, ты справляешься безупречно.

– А дальше что? – все еще боялся Тома́.

– Дальше задери ему рубашку. Большим и указательным пальцами левой руки зажми кожу, возьми шприц, как дротик, не касаясь поршня.

– Нет, я не смогу сделать укол… – пролепетал Тома́.

– Еще как сможешь!

– Нет, – ответил он, глядя на свои дрожащие руки.

– Все хорошо? – спросила стюардесса, услышавшая его бормотание.

Тома́ уже занес иглу над животом своего пациента, как вдруг за его спиной возникла его соседка по ряду.