Влюбленные - [169]

— А новорожденному и этого не понадобилось. Он так и не издал ни звука, — сказал Доусон спокойно.

Карл презрительно фыркнул:

— Значит, его все-таки нашли?

— Да, нашли. Хедли нашел.

— Я так и думал. Он весь дом разобрал по кирпичику…

— Когда у Флоры начались схватки?

— Около полуночи. И продолжались до самого утра, когда возле дома уже появились легавые. Нужно было что-то сделать, и срочно… Должен сказать — это была та еще работенка. Мне казалось — я никогда не вытащу из нее этого проклятого ребенка.

— Но тебе это удалось.

— Да. Пришлось заткнуть Флоре рот скрученным в жгут полотенцем, чтобы она не кричала.

— А как только ребенок родился, ты затолкал его в дыру в полу.

— Ну да… — ответил Карл, равнодушно пожимая плечами. — Я-то про это почти забыл, да вот ты напомнил…

Его спокойствие было еще более чудовищным, чем то, что́ он совершил много лет назад. Глядя на его безмятежное лицо, Доусон почувствовал, как его рот наполняется горькой желчью. Сглотнув, он заставил себя продолжить:

— Когда полиция стала обыскивать дом…

— Меня уже не было, — закончил Карл.

— Но Хедли сумел отыскать ребенка в пространстве между перекрытиями.

— Настоящий бойскаут этот мистер Хедли!

— Ребенок был едва жив. Он был весь в мусоре, в крови…

— Ты разбиваешь мне сердце!

— Именно тогда Хедли понял, что ты просто кусок дерьма.

— Этот кусок дерьма сейчас тебя убьет! — выкрикнул Карл и нажал на спусковой крючок, но Доусон предвидел это и успел уклониться. Пуля просвистела у него над головой, не причинив вреда. Увидев это, Карл взревел от ярости и отшвырнул Амелию в сторону, словно тряпичную куклу.

Это было его ошибкой. Пока он удерживал Амелию перед собой, засевшие на крыше соседнего здания полицейские снайперы не могли стрелять, но сейчас цель оказалась как на ладони. Сухо затрещали выстрелы, зазвенело разлетевшееся вдребезги оконное стекло, и Доусон бросился к распростершейся на полу Амелии, чтобы закрыть ее собой и не дать подняться. Еще через мгновение входная дверь слетела с петель, и в номер ворвалась группа захвата.

Все это заняло считаные секунды.

— Ты не ранена? — спросил Доусон Амелию.

Она молча покачала головой.

Оставив ее, Доусон на четвереньках подобрался к Карлу, который лежал на спине, неподвижно уставившись в потолок. На обмякшем лице застыло удивленное выражение, но он был жив. Схватив Карла за ворот рубашки, Доусон рывком заставил его сесть. Наголо бритая голова Карла качнулась на морщинистой шее, и Доусон встряхнул его еще раз и еще, пока расфокусированный взгляд преступника не остановился на его лице.

— Когда будешь гореть в аду, — проговорил Доусон сквозь стиснутые зубы, — вспомни меня, сволочь. Я — твой второй сын, которого ты оставил умирать.

ДНЕВНИК ФЛОРЫ ШТИММЕЛЬ

27 ноября 1977 г.

Сегодня ему бы исполнился годик. Утром, едва проснувшись, я вспомнила, какое сегодня число, и весь день проплакала. Карл даже спросил, что со мной случилось, но когда я напомнила ему, что сегодня — годовщина событий в Голденбранче, он едва меня не прибил. Но шуметь было нельзя (мы сейчас живем в битком набитом мотеле в Колорадо), поэтому он просто пулей вылетел из нашей комнаты и куда-то ушел.

Это даже хорошо, что его сейчас нет. Джереми в последнее время часто капризничает, и мне трудно себе представить, что было бы, если бы у нас было двое детей. Некоторые родители, наверное, правы, когда говорят, что двое — это просто кошмар. Мне и с одним-то бывает нелегко. Кроме того, когда Джереми плачет, шумит или прыгает на кровати, это раздражает Карла, а он отыгрывается на мне. Если я плачу, это тоже действует ему на нервы, поэтому я рада, что он ушел. Когда Карл успокоится, он вернется, а пока я могу без помехи писать свой дневник. Честно говоря, в последнее время я его совсем забросила.

Сегодня мне особенно хочется излить душу, высказать, что́ у меня на сердце. Оно постоянно болит, но не в физическом смысле, хотя и в этом тоже. Есть такое выражение «разбитое сердце». Раньше я думала, что это просто красивые слова. И только после того, как мне пришлось оставить моего сыночка в том страшном доме в Орегоне, я поняла, что́ это такое. Правда, Карл сказал мне, что ребенок родился мертвым, но я почему-то не очень ему верю, хотя я и не слышала, как малыш плачет. С другой стороны, я почти надеюсь, что он действительно появился на свет мертвым, потому что в противном случае я совершила страшный грех, когда убежала и бросила своего сыночка. И ЗА ЭТО Я БУДУ ВЕЧНО ГОРЕТЬ В АДУ! С тех пор прошел год, но я думаю об этом, почитай, каждый день. Можно даже сказать — у меня это что-то вроде навязчивой идеи.

Иногда я спрашиваю себя, что, если Карл ошибся (или солгал) и мой сыночек был жив, когда мы убежали из того дома в Голденбранче? Что, если его нашел какой-нибудь коп? Где теперь мой мальчик? Что с ним? Хорошо ему или плохо? Поместили ли его в приют или отдали на воспитание каким-нибудь хорошим людям?

А еще я думаю — вдруг мы когда-нибудь столкнемся на улице или в магазине и не узнаем друг друга? Правда, я могу его узнать, если он будет хоть немного похож на Джереми. Еще у него могут быть такие же светлые волосы, как у меня, и такие же глаза…