Влиятельные семьи Англии - [97]

Он был продуктом трех культур и по временам вставлял в свою речь вперемешку французские, английские и немецкие слова. Однажды в Санкт-Йохане он привел новых гостей на террасу и сказал, делая широкий круг рукой: «А это все sind die Karpaths»[73]. Тогда Эдуард привел еще одного гостя, сделал тот же жест и таким же голосом сказал: «А это все sind die Karpaths». Все засмеялись – кроме Хирша.

В каком-то смысле он был комической, жалкой фигурой, человеком, который худо-бедно проложил себе путь наверх горами денег, тратил целые состояния на то, чтобы исполнять все капризы его блестящих гостей, но вызывал у них скорее насмешки, чем приязнь. Несмотря на его щедрость, в светском обществе он нередко встречал болезненный отпор. Однако в Англии он был другом принца Уэльского и все двери открывались перед ним, и, подобно многим европейским евреям, он стал заядлым англофилом. Да, он играл роль английского сельского помещика у себя в имении или английского магната в Ньюмаркете, но оставался слишком чуждым, чтобы с гордостью называться англичанином. Он надеялся, что хотя бы его единственный сын Люсьен сможет делать это с полным основанием или по крайней мере прочно укоренится на английской почве за счет брака, и подыскивал ему жену среди английских аристократок. С этой целью он как-то пригласил на ужин в «Английское кафе» в Париже Марго Теннант, красавицу и великосветскую даму, дочь лорда Гленконнера и центральную фигуру английского интеллектуального кружка, известного как «Души», и изложил ей свое предложение. «Я хочу, чтобы вы вышли за моего сына Люсьена, – сказал Хирш. – Он совсем не похож на меня, он очень респектабельный и ненавидит деньги; он любит книги и собирает рукописи и другие редкости и очень образован». У Марго были свои амбиции, и она вышла за Асквита. Леди Кэти Лэмтон, к которой он обратился потом, тоже отвергла его предложение в пользу герцога Лидса.

Сам Люсьен вряд ли знал что-то об этих переговорах; но к Марго он определенно не питал особой симпатии. Это был худощавый, замкнутый юноша, который интересовался науками и терпеть не мог высший свет, скачки, охоту и все сопутствующее. Он умер в 1889 году в возрасте тридцати двух лет.

У Хирша были внебрачные дети, и как раз один-то из них и приблизил отца к исполнению заветной мечты. Это был Арнольд де Форест, он получил образование в Итоне и Оксфорде и избрался в парламент от Уэст-Хэма от либеральной партии. В 1913 году, несмотря на поддержку Ллойд Джорджа и Уинстона Черчилля (или, может быть, из-за нее), он проиграл в пользу консервативного кандидата. После войны уехал из Англии, поселился в Лихтенштейне как граф Бендерн и умер у себя в доме на Ривьере на Кап-Мартен в 1968 году.

Хирш умер в 1896 году, оставив состояние в 30 миллионов фунтов, одно из самых крупных в истории. За свою жизнь он раздал больше 10 миллионов, включая 8 миллионов на переселение еврейских иммигрантов из России в Америку. Он был богаче Ротшильдов, происходил из более благородного рода, тратил больше, принимал щедрее, но так и не смог стать полноправным членом высшего общества; там, где Ротшильды просто шли, он пробивал себе дорогу. При этом он сам недолюбливал пробивных личностей. «Все наши беды от того, что евреи слишком высоко целят, – как-то сказал он. – У нас слишком много интеллектуалов. Моя цель в том, чтобы отучить евреев от склонности везде пробиваться. Не надо им делать такой большой прогресс. Из-за этого нас все и ненавидят».

Хирш не был интеллектуалом, как и принц Уэльский. Как и он, Хирш обожал скачки, охоту, спорт. Было в нем что-то яркое и легкое, что, по-видимому, привлекало Эдуарда, но главным из его привлекательных качеств – и он сам это прекрасно понимал – было богатство и еще более готовность им делиться. Он одолжил Эдуарду 600 тысяч фунтов, которые, по словам биографа Хирша, тот так и не вернул.

Кассель добился успеха там, где потерпел неудачу Хирш, и занял уверенное место среди английской аристократии; но ведь и в Англию он перебрался, когда был гораздо моложе. Он женился на девушке из хорошей семьи с севера; его дочь вышла замуж за аристократа; его внучка Эдвина вышла за родственника – лорда Маунтбаттена, кузена Георга VI и дядю принца Филипа. Кассель женился на христианке, воспитал в христианстве единственного ребенка и умер католиком – согласно последней воле его жены. Если иудаизм как-то и интересовал его, он молчал об этом. В 1908 году, когда король собирался с государственным визитом в Россию, братья Ротшильд попросили его вступиться перед царем за угнетенных собратьев евреев. К нему обращался и Кассель, желая, чтобы тот представил его царю в связи с предполагаемым займом.

Если близкая дружба короля Эдуарда с Касселем вызывала разнотолки, то о его связях с Сассунами ничего не говорили, ибо они прекрасно вписались в его круг как самые настоящие эдвардианцы. В них была броскость, пышность, расточительность, вульгарность эпохи. Если в прошлом поколении они были никто и нигде, кланом зажиточных купцов с Востока, то в следующем они появились везде, в Итоне, в Оксфорде, в парламенте с орденскими лентами и при королевском дворе. И их возвышение тем более удивительно, что они не просто переменили религию, но и приехали с Востока на Запад. Как видно, они были слишком экзотичны, чтобы выжить в наш более строгий век: сегодня от них практически ничего не осталось.