Властители душ - [74]

Абу Софиан думал, что это не относится к делу. Все, что когда-либо делал Мухаммед, верил или не верил, было не так важно, как то, что он намеревался делать в будущем. Абу Софиан, узнал, что в Медине — невольно употребил он название, которое мусульмане дали городу Ятрибу — упражняются в стрельбе из лука и во владении копьем.

Толпа рассмеется и заявит, что пророк не полководец.

Абу Софиан сдался и не стал доводить до сознания своих земляков опасность, которой они не хотели видеть. «Даже два глаза, — подумал он про себя, — увидят достаточно, если только они смотрят туда, куда надо». Все-таки ответственность тяжелым грузом лежала на его плечах. Два глаза устанут, если будут день за днем обшаривать горизонт и смотреть за следами.

Не кружит ли там коршун? Не пробежала ли там газель, будто ее преследовал какой-то хищник?

Абу Софиан стоит на вершине дюны. На востоке тянется караван, еще различимый глазом — бесконечная процессия нагруженных верблюдов. Они приближаются к маленькому оазису, который и есть их сегодняшняя цель. Завтра караван будет отдыхать у Красной горы, а послезавтра в Очаире. Старый, постоянно один и тот же караванный путь в Сирию…

Постоянно один и тот же путь! Это была ошибка! Абу Софиан пришпоривает лошадь. Осторожно спускается он по волнам дюны, затем по твердому песку равнины… Подходит к колодцу, как только верблюды расседланы и накормлены, а старый Имран жарит на маленьком костерке пойманную по пути ящерицу как особый деликатес. Абу Софиан посмотрел под пальмы, там, по другую сторону палаток мужчин, опустился на колени верблюд цвета песка, который несет паланкин прекрасной Хинд, и Омаяд пытается сперва посмотреть в глаза своей супруге, прежде чем начать спор с любителем ящерицы. Спор не нужно откладывать, любовь, однако, становится тем слаще, чем дальше откладывается исполнение. Он опускается на песок рядом с Имраном.

— Я пришел, — говорит он, — чтобы обсудить с тобой дальнейший путь каравана.

Старому Имрану на белую бороду капает жир.

— Вот и увидели тебя еще раз, о Абу Софиан, — говорит он ухмыляясь. — Хочешь кусочек моей ящерицы?

Вопрос был задан несерьезно, потому что старик хорошо знает, что городские жители относятся к этому яству бедуинов с презрением и никогда не поднесли бы к губам. Поэтому он не ждет, пока Абу Софиан отмахнется в ответ.

— Что же тут обсуждать? Послезавтра мы будем в Очаире…

— Нет! — Омаяд выпрямляется и начинает потирать ладони, как он это обычно делает, проверяя свои расчеты и принимая решения. — Прикажи наполнить все бурдюки; колодец глубокий; напои всех верблюдов. Мы обойдем Очаир стороной.

Старый Имран уставился на него, открыв рот, и сделал быстрое движение, как будто хотел сказать: так дело не пойдет! На протяжении столетий следуем мы, как когда-то наши родители, деды с зимним караваном постоянно через Очаир. Боги могут не захотеть, чтобы на этот раз было по-другому…

— Боги, — начинает он и умолкает. Омаяд смотрит на него. Имран проглатывает кусок, который все еще держит во рту. «Боги…» — начинает он снова. Потом размышляет, наклоняется к Омаяду. «Это посоветовал тебе дух? — шепчет он. — Ты разговаривал с джинном пустыни? Ты уверен, что посоветовавший тебе был добрым духом?»

— Да, мне это посоветовал дух, — соглашается Абу Софиан. — Не только посоветовал, он приказал мне сделать так. «Этот дух, — думает он, — мой собственный разум».

— Итак, ты последуешь ему?

Имран сдирает ногтями шкурку с бока жареной ящерицы:

— У тебя верное руководство, — говорит он соглашаясь. — Я уже иногда думал, что ты разговариваешь с духами. Иначе откуда бы появилось твое богатство?

Омаяд молча улыбается. Убедить Имрана оказалось легче, чем он думал. Пусть теперь мусульмане наблюдают караван на пути в Очаир, пусть сколько угодно ждут и высылают шпионов. Когда они узнают, что караван пошел другим путем, он уже будет в безопасности. Мы учимся у тебя, Мухаммед! Нехорошо придерживаться строгих традиций! Абу Софиан встает в полный рост и набрасывает на плечи темно-красный бурнус.

— Счастливой тебе ночи, — ответствует он. Смотрит на Хинд и думает: моя будет счастливее…

* * *

О Дамаск, чудо земли! Ты стар, как сама история, свеж, как дыхание весны, цветущ, как бутоны роз в садах твоих, благоухан, как лимонный цвет во дворах твоих!

Где нашел Мухаммед прообраз своего рая, как не здесь?

Абу Софиан не первый раз в Дамаске, но никогда не впечатляли его прелести города так глубоко, как сегодня, может быть, оттого, что он чувствует себя как римский триумфатор, въехавший в дыру его стены. А разве не было победой то, что он без малейших потерь довел сюда караван в тысячу верблюдов?

Как только караван пересек сирийскую границу, он послал назад двух шпионов, и они ему сообщили, что приспешники Мухаммеда поджидали караван около Очаира…

Теперь эта опасность позади. Оставался еще путь обратно. Но до этого момента пройдет еще много времени, и, конечно же, он найдет какой-нибудь выход.

Девятьсот своих верблюдов Абу Софиан оставил в большом караван-сарае перед воротами города на берегу Барады. Он пробыл там недолго, посмотрел, как были разгружены и накормлены животные. Какая пышная трава росла в Дамаске! Верблюды раздували ноздри, толпились; они выглядели свежее, чем во все дни до этого, казалось, будто после одного глотка из Барады они уже отдохнули от долгого пути.