Властители душ - [70]

— Они принесли нам новую веру, но мы оплачиваем ее! Кто из вас не кормил еще такого бездельника? Я буду поступать как они: не работать, а просить милостыню!

И толстый Убайи встал у колодца и начал кричать каркающим голосом: «Аллах иль Аллах!» — и протягивал руку, прося подаяния.

Люди падали со смеху, передавая известие дальше от переулка к переулку, иудеи оставили свои магазины, арабы оставили верблюдов и ослов и поспешили туда. Каждый хотел посмотреть на толстого богача Убайи, как тот стоял с протянутой рукой и просил подать ему.

— Мы стали большой семьей! — кричал Убайи, подражая голосу Мухаммеда как только мог. — Чем поможет нам, бедным из Мекки, брат или отец, который так же беден, как и мы? Нет, вера должна сотворить новый семейный союз! Так присоединяйся же, бедный беглец, к богатому жителю Ятриба! Он будет тебе братом, защитником и позволит высосать из него все! Аллах иль Аллах! Как прекрасна наша вера и каким богатым делает она!

Улыбки, не желающие прекращаться. «Дальше, Убайи, дальше!»

Толстый Убайи вытирает себе лоб:

— Еще? Как хотите. Аллах иль Аллах! Так как в день мы должны молиться пять раз, мы могли бы не работать, так же как и вы, поэтому мы хотим пойти на базар и посмотреть, не умеем ли мы лучше торговать, чем иудеи! Эй, Аллах иль Аллах! Что за высокое чувство это должно быть для нас, стать обманутыми во имя Аллаха! Для этого мы иногда будем молиться за вас. Мы будем наклоняться вперед, вставать, снова становиться на колени. Подумайте только, какое напряжение это для нас — и имейте уважение к нам!

Снова вспыхнули улыбки, но на этот раз неуверенные и редкие. Почти каждый, по меньшей мере издалека, смотрел на молитву мусульман, и самоотречение и страстность этого благоговения дали всем пищу для размышления. Может быть, все же нехорошо смеяться над этим.

Убайи почувствовал, что зашел слишком далеко, поэтому прекратил и исчез в толпе. Даже если его последние слова не нашли больше отклика, то все равно вспомнят о тех, что он произнес раньше…

* * *

Об этом и подобного рода происшествиях было рассказано пророку, если не совсем дословно, то хотя бы передан основной смысл, и сердце Мухаммеда преисполнилось забот. Не работать не годилось. Однако не приносило радости и то, что Фатима становилась все слабее и бледнее от груза домашней работы, Абу Бекр иногда подрабатывал водоносом у одного богатого иудея, чтобы заработать денег, и он, Мухаммед, сам должен был один за другим продавать предметы обихода, привезенные из Мекки, чтобы поддерживать жизнь. Лишь Аиша была избалована всеми и никогда не думала о том, чтобы работать для других или себя самой. Не работали она и «люди со скамьи».

«Скамья» была из дерева, которая, правда, возвышалась над землей и тянулась вдоль восточной стены мечети, под крышей из пальмовых листьев. Несколько покрывал и лохмотья лежали там, заботливо расстеленные и расправленные на солнце в полуденное время, чтобы оттуда выпрыгивали вши и блохи, и служили ночью постелью для тех, чьи потребности были такими же маленькими, как и их желание работать, а их чашечки для подаяний богобоязнь богатых наполняла каждый день.

Не гласит ли Коран, что нет ничего похвальнее, чем разделить с бедняком изобилие? Как должны остальные отрабатывать эту добродетель, если у них не было возможности для этого? «Люди со скамьи» целый день лежали в теньке и находили, что мир Аллаха устроен прекрасно и правильно.

Это были рабы, бежавшие из Мекки, которые вовсе не спешили найти нового хозяина. Так же и бедуин, бывший проводником Мухаммеда по пустыне, не мог больше решиться вернуться в пустыню и принадлежал теперь к свите попрошаек пророка. И, наконец, пришел однажды маленький человек с хитрыми глазками в разорванном бурнусе с желтой кошечкой в руке — Абу Хораира, «отец маленькой кошечки». Он уселся на край скамьи без приветствий, без вопросов и начал читать суры Корана. А когда закончил, протянул руку и попросил: «Фиников для меня! Молока для моей кошечки!» Люди улыбнулись, дали ему все, чего он требовал, и приняли в свое братство «людей со скамьи».

Однажды вечером мимо проходил Мухаммед, держа в каждой руке поводья ослов, которых он пожелал сам сводить на водопой.

— Эй, Мухаммед! — крикнул один из рабов, — скажи, воздастся ли нам в раю за то добро, которое мы делаем для животных?

Мухаммед остановился. Возможно, он думал меньше о вопросе, заданном ему сейчас, чем о вопросе, волновавшем его каждый день: как должен он вести верующих, и прежде всего нежелающих работать, беспокойных духом, которые не хотели подчиняться принуждению.

— Если в раю за это воздается, то я хочу отвести этих ослов к колодцу! — добавил раб улыбаясь.

— Каждое живое существо, зверь или человек, голод и жажду которого вы утоляете, обеспечивает вам награду в раю, — сказал Мухаммед. — Выройте новый колодец, люди со скамьи! Каждый верблюд, который напьется из него, скажет о вас Богу!

Раб недоверчиво посмотрел на него, он не был уверен, что Мухаммед сказал это серьезно. Но тем не менее взял поводья обоих ослов и пошел с ними к колодцу.

Абу Хораира гладил свою кошечку по голове. То, что Мухаммед сказал о животных, понравилось ему. Абу Хораира никогда не позволял своей кошке голодать, он достаточно делал для нее, чтобы заслужить рай для себя. Поэтому мог больше не волноваться. Он растянулся на скамье, подложил руки под голову и заснул. Кошечка тесно прижалась к нему и сделала то же самое.