Властители душ - [42]

Епископ смотрит на свою униженную свиту, но и это не мешает его спокойствию. «Если те люди не хотят услышать, — сказал он себе, — хватит других, чтобы занять места этих!»

Тут он был прав, так как когда дерущиеся отдалились, сразу же пришли другие слушатели из своих палаток и столпились вокруг верблюда.

Абу Софиан узнал слепого Барака, двоюродного брата Хадиджи, который пытался дотянуться до верблюда.

— Я крещеный христианин, епископ, — повторял Барака, — я христианин, епископ!

Но епископу нет до него дела.

— Христиане, — начинает он проповедь, — сын девы Марии…

Огромного роста бедуин из рода Кинана стоит здесь, опершись на свое копье, и смеется: «Христиане молятся бабе!» Он поворачивается и хватает хрупкую темнокожую рабыню, которая как раз появилась из открытых дверей палатки. «Молиться бабам! Я тебе сейчас покажу, епископ, для чего нужны бабы!»

Но епископ не удостоил его взглядом.

— Христианами называются многие! — продолжает он. — Однако как можно узнать истинного христианина? Вы можете узнать их по нашему святейшему завету: возлюби врага своего!

Уже стоит Абу Софиан прямо рядом с коричневым верблюдом, хватает рукой поводья. «Прекрати это! — говорит он. — Базарная улица Окадха не самое лучшее место для твоего учения о любви к ближнему! Иди в Сирию! Проповедуй там бабам и монахам!»

— Что знают монахи о любви? — кричит чей-то грубый голос сзади.

Абу Софиан поворачивается к крикнувшему, но не может отыскать его в толпе. Он думает о том, что узнал в Дамаске и Хамзе, и смеется: «Здесь кто-то путает христианских монахов с евнухами при византийском дворе!»

Издевательский смех. «Послушайте меня, послушайте меня, — кричит толстый египтянин, — я был в гостях в монастыре в Антиохии…» Он не может продолжать, так как в тот же момент из-за угла глиняной стены бодрой рысью выезжает некто верхом на осле. Христианин ли он тоже или из какой-нибудь другой секты? Едва заметил его епископ, и сразу же его лицо исказилось гневом.

— Христос — настоящий Бог и настоящий человек! — летит его голос навстречу вновь прибывшему.

— Божественная и человеческая природа смешаны, как вода и вино! — прокукарекал сидящий на осле.

— Если верить твоим словам, то Христос не был бы ни Богом, ни человеком!

— Если бы было так, так ты думаешь, Христоса было бы два!

— День, ночь и Бога беру я в свидетели собственных слов!

— А я клянусь морем и светом человеческого разума…

— Разума, который не больше разума твоего осла!

— А ты знаешь о мире не больше того, что можешь увидеть с горба своего верблюда!

— Дальше, — издевались арабы, смеясь, — дальше, братья по христианской любви!

Один остряк, так что не заметили оба седока, прикрепил пальмовую нить за ошейник глупого животного, а другой конец привязал к седлу верблюда. «Это чтобы вы не потеряли друг друга в такой толпе!» — издевается он.

Оба возбужденно спорившие не слушали его.

Полный отвращения Абу Софиан отвернулся. Причина спора ему непонятна, и на то, что их пророк Христос, в которого верили эти люди, был Богом, человеком или двумя сразу, ему было наплевать. Если бы только у них не хватало дерзости заявлять, что христианская вера в корне изменит человечество! Неужели этого не видно? Спор и ненависть остались везде те же самые, независимо от того, одному или сотне богам поклонялись люди. Или, как сам Абу Софиан, ничему.

Омаяд прошел мимо торговцев верблюдами и подошел к маленькому, устланному матами помосту, на котором могли находиться только богатые купцы.

Здесь сидел иудейский торговец зерном Бен Самвил из Чаивара и продавал пшеницу, которая долго не убиралась. Возможно, она еще ни разу не была посеяна.

Язычнику. Лахабу наконец удалось продать свой испорченный шелк египтянину, и то, что греческий торговец фруктами Апполодор, несмотря на христианскую веру, не остался в убытке при покупке фиников, в этом можно поклясться всеми богами, которые только есть…

Религия — это не то, что меняет людей. Почему же тогда они спорят, ведь все равно остаются такими же, несмотря на то, чему молятся?

Абу Софиан погрузился в мысли. Купец из Ятриба позвал его, но он этого не услышал. Абу Софиан чувствует слабое возбуждение народа, замечает, что вопрос любой веры сразу же находит как страстных поклонников, так и ярых противников. «Создайте для меня веру, — думает он, — которая отбила бы у людей охоту обманывать друг друга!»

Купец из Ятриба хватает его за рукав. «О чем думает царь Мекки? — спрашивает он шутливо, надеясь, что признание большого влияния Абу Софиана в Мекке может оказать положительное влияние на сделку, которую он хотел заключить. — Ты думаешь о том, смертны ли старые боги? Я слышал, что у вас в Мекке появился новый пророк, верящий только в одного Бога!»

Абу Софиан наморщил лоб. «Кто тебе сказал об этом?» — спросил он сердито.

Другой торговец улыбнулся, сложил руки поверх широкой риды. «Кто только не говорит об этом, сын Ома-яда? — он показал глазами на другую сторону улицы. — Мужчина, которого ты там видишь, говорят, один из горячих приверженцев новой веры!» Абу Софиан бросил туда взгляд. Увлеченно беседуя с главой бедуинов, идет Абу Бекр Таим вдоль пальмовых рядов, вверх в деревню Окадх.