Властитель мой и господин - [37]

Итак, я приехал к Барзакам в Бомон-де-Пертюи и в ожидании, когда начнется церемония, прогуливался в одиночестве среди олив и кипарисов, не ища себе компанию; настроение было паршивое, из друзей Тины я практически не знал никого, а из друзей Эдгара – только Адриена. Его коллегу. Того самого “пёсика”. Я все-таки прочел его рукопись – обветшалая академическая проза, такая пыльная, что не осилить без метелки, написано очень старательно, по-школярски, так ребенок, высунув язык, раскрашивает картинки и пуще всего боится заехать за линию, – прямо хочется наградить автора хорошей отметкой. А главное – в этой писанине не чувствовалось сердца. Настоящий писатель должен быть со своими героями мягок сердцем и сух глазом, у Адриена же сердце было черствым, а глаза на мокром месте. Я со всей доступной мне деликатностью посоветовал ему несколько лет подождать и работать, а потом представить другой роман; он же обиделся на мою искренность и упорно продолжал толкать этот. Я увидел его у Барзаков, а он притворился, будто меня не видит.

Погода портилась, я вернулся в вестибюль за шарфом и, проходя через парадный зал, осмотрел накрытые столы.

Их было двадцать пять, по десять приборов на каждом.

Тина, я уверен, предпочла бы выйти замуж по-быстрому, без всяких гостей, позвав в свидетели двух случайных людей с улицы, вместо этого на свадьбу пригласили не только близких родственников и друзей новобрачных, но еще и друзей их родных, каких-то старых тетушек, которых они сто лет не видели, каких-то четвероюродных кузенов, словом, седьмую воду на киселе, и – надо же – мне определили место рядом с Марго.

Марго – кузина Тины, однажды мы с Тиной встретили ее на улице, и все вместе выпили по чашке кофе.

Тупая как осел, сказал я.

Травоядное животное.

Широченный рот со вздутыми губами, выпуклые скулы, застывшая блаженная улыбка и вид восторженный, как у осла в рождественском вертепе. А сиськи как у прачки. Помнится, именно это – первое, что мне пришло в голову, как только я увидел эту женщину: у нее сиськи как у прачки, подумал я, и мне представилось, как она, стоя на корточках у ручья, стирает белье – натирает его древесной золой, потом топчет босыми ногами, потом несет корзину с чистым бельем на плече, и сиськи-шары колыхаются при каждом шаге; я мог бы еще долго развивать свои эротико-исторические фантазии, если бы Марго не заговорила, и тут мне в голову пришла вторая мысль: силы небесные, какая дура! Сама дурь, абсолютная, вот как бывает абсолютный слух. Речь ее – сплошь банальности и пошлости, а тон – непрошибаемо жизнерадостный, просто жуть. Все у нее офигенно, обалденно, отпад.

Тупая как осел, повторил я. Вызовите ее – убедитесь сами.

На каждом столе лежало меню. Обильное, как всегда на свадьбах: мильфей с фуа-гра и коврижкой, жаркое из перепелов в винном соусе, ризотто с лесными грибами, всевозможные десерты, кофе, вина, шампанское – и все это для чего? – для угощения двухсот пятидесяти гостей, которые в итоге едва успели сесть за стол. Я поменял карточку с именем Марго на карточку ее соседки, взял свой шарф и вышел в сад; бракосочетание вот-вот должно было начаться.

Ведь Тина в конце концов отказалась венчаться в церкви, а поскольку Эдгар был рад выполнить любое ее желание (уточним – это было еще до того, как он узнал о ее измене), он не стал настаивать. Мать Эдгара приняла новость в штыки: эта шлюха меня доконает, сказала она, имея в виду невестку. Эдгар с ней разругался и даже пригрозил, что вообще отменит свадьбу, так что спустя десять дней мать скрепя сердце извинилась перед ним и сдалась: раз они так хотят, ладно, пусть будет светская церемония в приусадебном саду. А уж она от себя закажет мессы за спасение их душ.

20

Описывать, где все происходило, не стану, вы же видели фотографии.

Да, следователь видел снимки, сделанные жандармами на месте: дом, терраса, ряды стульев между рядами олив, ну и арка, конечно. Полукруглое полотнище, украшенное любимыми стихами Тины, которое держалось на двух воткнутых древками в землю алебардах. Все собрались в саду, на первых рядах сидели родители, дедушки с бабушками, свидетели, сестры Эдгара, мать Тины, а за ними – все остальные: друзья, слуги, тетушки, дядюшки, кузины-кузены и я. Рядом с одним из кузенов, весьма неопрятного вида: нечищеные туфли, мятые брюки, плохо заправленная и тоже неглаженая рубашка, на шее слишком длинный, небрежно завязанный галстук, – наверняка это родственник Тины, а не Эдгара (его кузены все как один элегантные, костюмы сидят на них как влитые, можно подумать, они прямо в костюмах родились, а запищали первый раз из-за того, что галстук туговат).

Ждали только Тину.

Эдгар тоже ждал Тину. Стоял под аркой, меж двух алебард, сложив руки за спину, в цилиндре, белом галстуке-лавальер и во фраке, в котором выглядел ужасно нелепо. Ciao, sprezzatura! Казалось, он еле втиснулся в этот фрак, как будто взял его на размер меньше, к тому же ему явно было не по себе, что вообще-то нормально для жениха, но в данном случае он был озабочен уж слишком; оно и понятно – прошло десять минут с назначенного времени, а Тина все не появлялась.