Власть нулей. Том 2 - [14]
– Тьфу! – Маринка в сердцах топает ногой. – Вы как хотите, а я лучше к родителям на могилу схожу: там и потише, и таких памятников нет, как здесь.
– Да ладно тебе, – одёргиваем мы её. – Прямо бабьих слёз испугалась.
– Сыночка мой, – уже тише всхлипывает Маргарита и гладит землю в каменной раковине на могилке. – Сейчас я тебе прошлогоднюю траву уберу, а потом лето наступит, и новые фиалки вырастут… О-хо-хо, вот так растишь вас, волнуешься, ночами вскакиваешь, а вы потом вперёд нас ложитесь в землю гни-и-ить…
– Да он там и не гниёт, – вдруг из кустов черёмухи вылезает Лёха, который всё это время шарился по кладбищу в надежде хоть чем-то поживиться, так как к Пасхе на могилах оставляют печенье, крашенки и даже мелкие монетки. – Он так проспиртовался, что века два теперь не истлеет.
– А сам-то! – мигом высохли слёзы безутешной матери.
– Я-то? Я – да! – важно согласился Лёха. – Я веков пять лежать буду, археологов какого-нибудь века двадцать шестого пугать.
– О! Не много ли ты себе намерил, Алёшенька?
– Так он не жизни себе намерил, а смерти, – прищурилась на него Марина.
– Какая разница: жизни или смерти? – удивился Лёха. – Главное, что много. От вас и следа не останется, а я целёхонький буду себе лежать. По мне учёные будущего составят портрет жителя России на рубеже второго и третьего тысячелетий. Во как! Не по вам, дуры, а по мне.
– Ну-ну.
– Баранки гну. Тут в Райцентре шумиха была, что некоторые неимущие граждане подхоранивают своих жмуриков в чужие могилы. Денег нет на отдельное место. И случись так, что стали яму копать на чужой могиле без знаков отличия, а там – свежий труп!
– Ой!
– Голый.
– Батюшки-светы!
– Потом просекли, что трупак совсем не свежий, а просто хорошо проспиртованный. Одежда вся и гроб давно истлели, а трупу хоть бы хны: лежит чисто фараон египетский, даже лучше. Мумии-то снаружи бальзамировали, а этот ещё при жизни изнутри себя годами обрабатывал. Ну, горе-могильщики эти дали дёру, а на следующий день сторожа милицию вызвали: мол, лежит на кладбище свежий мертвец, не иначе ночью замочили злодеи какие-то. Эксперт приехал и определил, что трупу уже больше десяти лет, аккурат в середине девяностых помер, но ткани тела при жизни настолько пропитаны спиртом, что он теперь только к следующему веку истлеет. Во как.
– Тьфу! До чего же ты несносный мужик, – машет на него руками Маргарита и совершенно перестаёт плакать. – Вечно мерзость какую-то ввернёшь даже на погосте подле креста!
Мы же при этом по-идиотски смеёмся, а сам Лёха в продолжение всего рассказа что-то жуёт: не иначе упёр-таки нечто съедобное с могил.
– Ещё случай на эту тему знаю, – продолжает он свои «байки из склепа». – Один мужик налегал на бытовую химию. Да так крепко, что простыня, на которой он издыхал после запоя, полиняла от пота и мочи, как от хлорного отбеливателя. А жена его настолько забитой дурой была, что даже элементарной химии не знала, зато где-то вычитала, что после казни Христа осталась некая плащаница, в которую Он был завёрнут, и на ней отпечатались лицо и тело. И вот она с полинявшей тряпкой из-под своего дурака ко всем приставала, всем доказывала, что он, стало быть, тоже был богом или чем-то вроде этого. Он, к тому же, неделю дома мёртвый лежал, пока вдова деньги на похороны искала. Лежал и не разлагался! Да мало сказать, что не разлагался, а ещё и благоухал… цветочным стеклоочистителем.
– Ой, ха-ха-хи-хи!
– Ну, тут вдова окончательно убедилась в божественном происхождении своего супруга. На простынке он отпечатался – раз, мощи его нетленны – два, да ещё к тому же источают аромат цветов райских – три. По всем показателям – святой! Палец ему отрезала и носила с собой, всем нюхать давала. Чуть ли не до Москвы дошла с этой обоссанной тряпкой и пальцем, но её там с поезда сняли и в дурдом определили.
– Все-таки, какие у нас в России бабы несчастные, – смеётся Светка. – До какой степени деградации они доходят с этими несносными мужиками. И это в третьем тысячелетии… С религией воевали-воевали, а теперь такие кандидаты в святые пошли. Сморчок сморчком, а мнит себя божком. И кто знает, может, через сто лет таких в самом деле к лику святых причислят? Как снесут эту «ярмарку женихов», а их тут вон сколько нетленных! И смех, и грех.
– А то бывает, – не утихает Лёха, – что крутые парни при деньгах на кладбище заявятся, присмотрят себе местечко посуше да помягче и выкидывают оттуда всё, что там лежит. Иногда по несколько могил для одного крутого трупака сносят, словно для целого огорода место освобождают. Я ещё в прошлом году после Троицы ездил с Васькой Рожновым и Вадькой Дрыгуновым на кладбище в Райцентре, чтобы цветочками с могил разжиться на продажу…
– Лёшка, как ты не боишься? – недоумевает Маргарита Григорьевна. – Грех же.
– Ой, да ладно! Ты безгрешно прожила, а много тебе за это награды было? Точно так и грешных наказание минует. Всё равно цветы пропадут зазря, а так нам небольшой бизнес будет… И там покойник хорошо сохранившийся прямо на помойке лежал. Тоже, наверно, при жизни ударно мумифицировался. Какая-то тётка пришла могилу родичей навестить, а там вместо их бедненького захоронения – роскошная такая… не могила даже, а что-то вроде… Короче говоря, когда нас ещё в школе в Петергоф возили, там в парке видал такую беседку с мраморными статуями, золочёными оградами да фонтанами. Похоронили, стало быть, там братка какого-то средней распальцовки. Тётка эта мечется, ищет своих, а ей сторож говорит, что иди, мол, на помойке поищи: туда всё барахло свезли. Она нашла какие-то кости, мы ей помогли их закопать в поле за кладбищем. А этот проспиртованный жмурик так на кладбищенской помойке и остался лежать, никому не нужный.
Инженер Иван Ильич сошёл с ума словно бы на пустом месте, узнав о себе то, что и так давно всему миру известно. Природа сумасшествия такова, что чаще всего кажется, будто это внешние силы доводят до безумия. Хотя никто так не сводит человека с ума, как он сам.
Произведение посвящено теме забастовок на российских предприятиях в постсоветские годы. Чтобы убедить строптивых граждан в необходимости перетерпеть все те невзгоды, которых посыпались на их головы в связи с внедрением «великих реформ», какие только риторические приёмы не использовались.
«Порою нужен сбой в системе, и шаг на ощупь в темноте. А иногда – побыть не с теми, чтоб, наконец, понять, кто – те.» Источник: Антонина Тодорова «Пусть было так»Книга издается в авторской редакции.
Существует несколько тысяч самых разных фобий. Чему только люди не умудрились приписать угрозу: острым предметам, тупым ножам, чёрным кошкам, белым воронам, красивым женщинам, просто женщинам, вообще всему женскому, цветам и растениям. Ах, от них же аллергия! Модная нынче болезнь. У некоторых эта аллергия буквально на всё, включая самого себя. Навязчивый страх, неподдающийся объяснению, заставляет находить опасность буквально во всех стихиях: от воздуха и огня до металла и дерева.Падение одного дерева может повлечь за собой события, которые до этого мало кто додумался бы прогнозировать.
Владение словом позволяет человеку быть Человеком. Слово может камни с места сдвигать и бить на поражение, хотя мы привыкли, что надёжней – это воздействие физическое, сила кулака. Но сила информации, характер самих звуков, которые постоянно окружают современного человека, имеют не менее сокрушающую силу. Под действием СМИ люди меняют взгляды и мнения в угоду тем, кто вбрасывает информацию на рынок, когда «в каждом утюге звучит». Современные способы распространения информации сродни радиации, они настигают и поражают всех, не различая людей по возрасту, полу, статусу или уровню жизни.
Коровой могут обругать и неуклюжего человека, и чрезмерно терпеливую женщину с большими, «воловьими» глазами. В России корова является непременным атрибутом деревни, а в городе её можно увидеть только разве в специальной цирковой программе. В то же время у некоторых народов корове посвящены целые культы, а самая большая сура Корана названа её именем. Корова даёт человеку так много, что нет смысла перечислять, но рассказы данного сборника всё-таки посвящены людям. Людям, которые в определённых жизненных ситуациях чувствуют себя так же неуютно, как корова в городе, или, как ещё говорят, столь же неловко и неустойчиво «как корова на льду».
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.