Власть - [48]
И вдруг в этот самый серьезный момент раздался басистый смех Танашоки. Казалось, голос его звучал опять из какого-то дальнего угла этого удивительного, с тропическими растениями помещения, если бы не вставные зубы Танашоки, которые защелкали, как у аиста.
— Знаю, дорогой мой!.. Сейчас уже ночь, а вы сообщаете мне о событиях, происшедших после полудня, — произнес он с оттенком упрека, и сейчас звук его голоса исходил откуда-то из-под краешка маленького пледа, закрывавшего ему грудь. И в тот момент, когда Дрэган хотел уже ответить с полным достоинством, Танашока заговорил утонченно вежливо: — Прошу вас, присядьте. Жан, принеси для всех стулья. Прошу вас извинить меня за небольшую задержку, но я как раз кончал свой ужин. Я ожидал, что вы придете немного раньше. Я знал, что вы придете, и задержался с ужином. Потом, видя, что вы опаздываете… Одним словом, надеюсь, вы извините меня, если я…
— Извиняем, извиняем!
Голос Дрэгана был мрачен и неприветлив. Он готов был ко всему, только не к такой обходительности и, не находя, что бы противопоставить ей, чувствовал себя униженным. Дрэган огляделся: поскольку он не садился, то и все остальные продолжали стоять. Танашока имел весьма представительный вид. Лицо его теперь светилось кротостью, тонкие черты прозрачного лица выражали полную благосклонность.
Дрэган присел, не скрывая того, что все это ему не нравится, и сделал знак остальным последовать его примеру. А чтобы подавить неприятное ощущение от обходительности Танашоки, он без обиняков произнес:
— Так, значит, вы ждали нас?
Старик сделал утвердительный жест и, как внимательный хозяин, стоял до тех пор, пока все остальные не сели. После этого он сделал знак слуге с маленькими глазками пододвинуть ему стул. Танашока сел и, дав поправить на себе плед, произнес:
— Да, я ждал вас. — Помолчав, он тем же любезным тоном спросил: — Извините, не хотите ли чаю или кофе? Жан, будь добр. — И, продолжая играть роль внимательного хозяина, проговорил: — Я ждал вас, так как…
Дрэган, не успевший отказаться от угощения, весь кипел: «Что ему надо?! И почему, черт побери, он принял нас среди этих колючих растений?!»
— …так как все только что назначенные примари за последние пятьдесят лет просто приходили ко мне… Пожалуйста, угощайтесь… — продолжал Танашока.
Между толстыми листьями и колючими кактусами появился человек с маленькими глазками, которому больше подходило быть убийцей, чем слугой. Он толкал перед собой небольшой столик на колесиках, уставленный чашками, тарелочками с бисквитами, чайниками и сахарницами.
Дрэган взглянул на спутников. За своих он был спокоен, но вот как поведут себя маляр и тренер?!
Поерзав на стуле и приняв решение, Дрэган заговорил чуть охрипшим голосом:
— Господин Танашока, мы пришли к вам сообщить, что намерены искоренить спекуляцию, хотим дать всем работу и помочь осуществить аграрную реформу в селах.
Старик, казалось, на мгновение даже смутился. Он сделал жест, словно хотел сказать: «Я приглашаю вас на чашку кофе…», но, взяв себя в руки, чуть слышно спросил:
— А мне что надо сделать?
— Во-первых, все, что есть на складах, пустить в продажу по ценам, которые мы установим завтра вечером. Во-вторых, пошлите господина Сегэрческу в примэрию с тем, чтобы он пообещал нам завтра утром принять на работу всех уволенных…
На монашеском лице старика отразились недоумение, досада и полнейшая растерянность.
Дрэган взглянул на своих спутников. Они оживились, и их больше не смущал запах чая. По всему было видно, что все готовы перейти к решительным действиям.
— Значит, завтра утром? — смущенно повторил старый Танашока.
— Завтра утром! — отчетливо произнес Дрэган.
Однако тут произошло нечто совершенно удивительное. Фигура старика вдруг затряслась от беззвучного смеха. На лице появилась злая усмешка. Глаза сделались колючими, нижняя челюсть вдруг стала похожей на челюсть Мефистофеля, а искусственные зубы сверкнули фосфорическим блеском.
— А если к утру от вас останется лишь мокрое место? — В голосе его прозвучала плохо скрываемая ненависть. Он вскочил на ноги. Плед упал с его плеч. Тыча своим сухим, как у скелета, пальцем в сторону кактусов и огромных агав, он воскликнул: — А знаете ли вы, что, помимо своих людей, я привел сюда и солдат?!
Дрэган усилием воли подавил в себе ярость, чтобы не взорваться. Он набрал в легкие побольше воздуха и стиснул зубы, как это делал в суровые дни подполья, когда шел на риск, когда оказывался в ловушке или принимал на себя сильнейший удар.
— Об этом знает весь город, — проговорил Дрэган и сразу почувствовал, как к нему возвращается уверенность. Он собрал все свои силы, чтобы сохранить самообладание.
— Знаю, — ответил Танашока. Теперь его глаза горели ненавистью, которую раньше он усердно скрывал за вежливостью и возрастной усталостью. Старик, обращаясь к спутникам Дрэгана, продолжал: — Что, думаете, я не знаю, какую толпу вы привели сюда? Сколько народу ждет вас за изгородью моего дома? Я знаю все, что происходит в этом городе! Все!
Он метался от одного к другому, подходя вплотную к каждому. Неожиданно в глубине помещения началось какое-то движение. Старик резко махнул рукой — движение прекратилось, однако ощущение присутствия кого-то, скрывавшегося в тени, осталось.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.