Власть - [46]
— Ну говорите, что вы тут наделали?
— Мы завоевали свои права собственными силами, — с полной уверенностью в себе ответил Костикэ. — Мы захватили комнату жены префекта, а мадам Матильду вышвырнули вон. Пусть проваливает отсюда, прислужница хозяев!
— Хорошо. Мне нравится, что ты честно говоришь о том, что вы наделали. Но как же вы себе позволили такое обращение со взрослым человеком?
Услышав столь суровый вопрос, дети поспешили принять меры предосторожности. На лицах некоторых из них появилось одно-единственное желание — спрятать куда-нибудь оставшийся в карманах сахар.
— Они меня выпихнули на улицу! — страдальческим голосом хныкало огородное пугало.
Дрэган взглянул сначала на нее, а потом на испуганных детей, привыкших к побоям, и ему захотелось сказать: «И правильно поступили с такой ведьмой!» Он посмотрел на Костикэ: надрать бы мальчишке уши! Однако Дрэган не мог сделать ни того ни другого и потому громко расхохотался. Он смеялся заразительно, от всей души. Вместе с ним засмеялись и пришедшие с ним люди.
По бульвару, расположенному ниже, промчались три пролетки. В первой жители города сразу признали двух оптовых торговцев продовольственными товарами. Впереди них с суровым видом сидел паровозный механик Олару. Во второй пролетке под охраной Киру ехали рыботорговец и братья Василиаде — торговцы сырами. В третьей пролетке находились несколько спекулянтов под охраной двух рабочих. С ними сидел профессор. Он был преисполнен сознания, что осуществляет очень важную миссию, и казалось, изучал реакцию на происходившее по лицам спекулянтов и рабочих, которые их охраняли.
Окружив Дрэгана, толпа шла вместе с ним. Молва быстро разнесла по городу слух, что двенадцать грузчиков во главе с Дрэганом идут к Танашоке. И толпа росла. В нее вливались все новые и новые люди из близлежащих улиц и домов. Напрасно Дрэган обращался к ним мягким, почти упрашивающим тоном, словно перед ним была не толпа, а любимая девушка:
— Люди добрые, расходитесь! Люди добрые! Сегодня после полудня было совсем другое. После полудня вас призывала партия… У нас сейчас совсем другая задача. Мы не организуем новую демонстрацию. Мы идем мирно поговорить, чтобы добиться осуществления ваших прав. Новая демонстрация совсем не нужна. Понимаете, люди добрые?
Он упрашивал их на ходу и все время ускорял шаг, словно хотел как можно быстрее уйти от них. Дрэган шел, стараясь говорить как можно спокойнее, но про себя прекрасно сознавал, что похож в этот момент на ворчливую бабу. Время от времени он оглядывался. Люди продолжали идти за ним. Толпа становилась все монолитнее, все больше. Никто не реагировал на слова Дрэгана. Наоборот, по мере того как слова его приобретали все более просительный оттенок, на лицах людей, насколько это можно было заметить в наступавшей темноте, появлялось или любопытство, или полное безразличие к его словам. Люди, казалось, думали: «Говори, говори, товарищ Дрэган, мы-то знаем, что ты и сам не веришь в то, что говоришь. Так, по долгу, теперь же ты примарь!.. Человек ответственный… Говори, руби свое и иди вперед, мы ведь все равно пойдем за тобой, а там, глядишь, и другие подойдут… Ты что, думаешь, мы не пойдем к этой шишке?.. Думаешь, только тебе предоставим это удовольствие?»
Люди все прибывали. И не трудно было себе представить, что можно сделать, когда люди вот так идут все вместе.
«Теперь их никто не сможет остановить!» — внезапно с удовлетворением подумал Дрэган про себя, и вдруг его пронзила мысль, что это по его вине возникло это необычное шествие. Тогда он крикнул:
— Да поймите же, люди добрые, зачем эта демонстрация?
— Ты что, боишься, что она не запланирована? — сказал кто-то из шедших справа. — Ничего, видишь, мы и это хотим сделать!
— Хорошо, мы-то хотим, а его-то Алексе отчитает за это! — хитровато ответил другой.
Дрэгану хотелось выругаться, но он лишь проворчал:
— Не Алексе я боюсь, а не годится так. Мы уже провели одну демонстрацию, и хватит!
— Мы еще с десяток их проведем, вот увидишь! Пока ты не станешь примарем в полном смысле этого слова, пока власть не будет в твоих руках — не успокоимся!
— А что, разве я не примарь? — недовольно пробормотал Дрэган.
— Не примарь. Если бы ты был им, то вызвал бы к себе Танашоку, к себе, в примэрию!
— Так-так-так! Если я сам иду, то я перестал быть примарем?
— А ты не ерепенься, Дрэган, оно так и есть!
— Совсем не так. И вот почему… — начал сердиться он. — Потому что мы прикинули: прийти он все равно не придет. Он стар и не выходит из дома. Может сказать, что уехал или болен. Поняли? А тогда что будем делать? Если это его прихоть, значит, дадим ему лазейку?! Его надо привести к порядку этим же вечером! Если он подчинится нам, подчинятся и все мелкие торговцы. Поняли? — Дрэган шел, глядя вперед и продолжая говорить. Потом он вдруг остановился, так как почувствовал, что все молчат, и повернулся: — Молчите, а?
— Может, ты и прав.
— Так… Тогда вот что сделаем. Остановитесь здесь, так как мы уже пришли. Дальше идти не стоит. Побудьте тут и подождите нашего возвращения. Пойдет нас только шесть человек. — И, не обращая внимания на реакцию людей, он с озабоченным видом стал назначать пятерых, кто пойдет с ним. Потом, подумав, сказал: — Нет! Двое из тех, кто пришел со мной, останутся здесь. Пусть пойдут со мной двое из тех, кто присоединился к нам на улице. Кто пойдет со мной? — крикнул он. — Но только двое!
Максим Осипов – лауреат нескольких литературных премий, его сочинения переведены на девятнадцать языков. «Люксембург и другие русские истории» – наиболее полный из когда-либо публиковавшихся сборников его повестей, рассказов и очерков. Впервые собранные все вместе, произведения Осипова рисуют живую картину тех перемен, которые произошли за последнее десятилетие и с российским обществом, и с самим автором.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!