Власть - [42]

В холле, обставленном чистой, но вышедшей из моды мебелью, открылась дверь, и Дрэгану стало не по себе от взгляда капитана. Казалось, он вот-вот спросит его: «Ну, что еще?!»

— Я искал вас в казарме, — сказал Дрэган, не зная, как начать.

Василиу внимательно рассматривал Дрэгана, словно желая убедиться, насколько тот правдив. Капитан посторонился, давая Дрэгану пройти в комнату, потом тщательно прикрыл дверь. Вид у него был странный. Искаженное изображение в зеркале шкафа делало его еще выше, чем он был. Вокруг зеркала было воткнуто одним углом множество фотографий. С присущей ему внимательностью в обращении с людьми Василиу пригласил Дрэгана сесть в старенькое кресло, а сам принялся искать для себя табуретку. Найдя ее и взяв в руки, он вдруг заговорил:

— Я хочу вам сказать: все, что мною тогда было сделано, я сделал по убеждению, а не потому…

— А я разве прошу вас что-либо объяснять мне? — Дрэган насупился, не зная, как продолжать разговор.

Капитан, ни на что не обращая внимания, упрямо продолжал говорить о своем:

— Я сделал это ради людей!

— Очень хорошо. Так и нужно. Я очень доволен, если дело обстоит именно так. Потому я и зашел к вам.

Капитан некоторое время смотрел на него с удивлением и недоверием, почти убежденный в том, что Дрэган смеется над ним. Однако по всему было видно, что тот говорил серьезно. И все же Василиу подозрительно и с некоторым оттенком недоверия продолжал пытливо рассматривать Дрэгана. Его большие, обрамленные густыми бровями глаза, чуть приоткрытые губы между двумя продолговатыми, шедшими вниз морщинами выражали откровенное любопытство. Ему хотелось вести себя искренне, без какой-либо величественной позы, быть самим собой.

— Господин Дрэган, вы это серьезно? — спросил он, подходя ближе.

Дрэган посмотрел ему прямо в глаза и ответил:

— Поверьте, прежде чем прийти сюда, я много думал. Я пришел к вам рассказать о том, как я стал примарем. Я хочу, чтобы вы были с нами… А примарем должен был быть дядя Никулае, но его убили.

— Знаю, знаю, — ответил Василиу. — Вы не тот человек, который стал бы меня просить, если была бы предложена ваша кандидатура. Но я повторяю: все, что я сделал, я сделал по своему убеждению, а не потому, что этого хотели вы…

Дрэган на мгновение остолбенел, не понимая, что к чему, и неожиданно выругался.

— Как вам такое могло прийти в голову?.. Как раз тогда, когда вами восхищаются?..

— Нет, нет, — слабым голосом запротестовал офицер. — Не знаю, как вам это объяснить… С вами мне хочется быть искренним до конца. Когда я вижу вас, мне кажется, я вижу те бесконечные толпы людей, которые презрительно на меня смотрели и ненавидели. А они были неправы! Ну ладно, вы один из тех, и все-таки вы единственный, кто, я полагаю, меня понимает. Они не имели права меня ненавидеть.

— Не имели права?.. Не имели права ненавидеть офицера, который мог отдать приказ солдатам стрелять в них?

— Хорошо, но я не сделал этого!

— Да, но вы это смогли понять лишь после того, как не стали стрелять, после того как увели солдат. Только тогда люди увидели все.

— Знаете, как я переживал?..

В этот момент Василиу походил на застенчивого юношу, который решил выложить все начистоту.

— И вам не стыдно? Такой человек, как вы, и вдруг столько сомнений!

— Разумеется.

Лицо Дрэгана посуровело.

— Вот что, господин капитан. Я говорю вам серьезно: тот факт, что вы переживали, доказывает, что вы честный человек, что вы выбрали правильный путь. А вам, видите ли, стыдно! Ерунда!

Дрэган умолк, ругая себя за то, что опять не смог удержаться от резкости. С некоторых пор он стал все больше контролировать себя и считал это одной из своих важнейших обязанностей. Вот почему он внезапно осекся и тяжело вздохнул.

— Думаете, что это так и есть? — грустно спросил капитан.

— Господин Василиу, извините, я не пришел вас судить, я пришел для того, чтобы вы поверили мне, чтобы поняли, что тогда я просил не для себя.

Василиу сел на край постели, на которой еще оставалась вмятина, свидетельствующая о том, что хозяин лежал на ней до прихода Дрэгана, и заговорил:

— Да, так вот. У меня тоже были переживания, сомнения, но я выбрал свой путь. Это ясно. Я перешел на вашу сторону. — И с чувством брезгливости к самому себе он добавил: — Я дошел до того, что ввязался в политику!

— Я же вам говорил, что без политики нельзя.

Василиу показалось, что Дрэган произнес эти слова с особенным внутренним удовлетворением. Однако стоило ему взглянуть на Дрэгана, как он тут же отметил про себя, что тот стал по-прежнему сдержанным в разговоре.

— Хорошо, но я никогда не занимался политикой, — пытался оправдаться Василиу. — Я отказался стрелять в людей, которые в конечном счете были правы.

Дрэган оживился: это ему уже нравилось.

— Точно. Но вы и в будущем откажетесь, если от вас это потребуют, не так ли?

— Конечно!

— Но если придут стрелять в этих людей другие, у вас не появится желание защищать тех, кто прав? Перейти на их сторону?

— Перейти на их сторону? Зачем?

— Зачем?.. А разве это не одно и то же — стрелять вам или кому-то другому?

Василиу испытующе посмотрел на Дрэгана и, словно защищаясь, произнес: