Владимир Высоцкий как гений песенного ширпотреба, сгоревший в творчестве ради излишеств - [18]
Высоцкий воспринял настроения своей социальной среды, своей «референтной группы». Воспринял из подражательности и потому, что это давало социальные связи, нужные для обеспечения высоких заработков. Русскость мешала, несоветская еврейскость помогала.
У националистически настроенных русских Владимир Высоцкий — как правило, фигура резко отрицательная. Не потому, что еврей (у них бывают и «хорошие» евреи, пусть и редковато), а потому что был интегрирован в еврейскую культурную верхушку, разделял её взгляды, вместе с «собратьями» мешал пробиваться «истинно русским людям», двуличничал, наживался на втюхивании бессребности и самоотверженности.
Для массы русскоязычного плебса Высоцкий, среди прочего, был средством самоутверждения: если ты побывал на концерте Высоцкого, это значит, что ты не лишь бы кто, а сумевший приобщиться к истинно великому, а также урвать у жизни кусочек доподлинного блага, и другие плебеи должны тебя за это особенно уважать, потому что у них так принято. Это достижение — приблизительно из того же ряда, в котором теперь посещение какой-нибудь европейской столицы: вроде, и не очень дорого и не так чтобы совсем у чёрта на куличках, но даётся далеко не каждому.
Из русской националистической «критики»:
«Высоцкий — разрушитель душ и, что особенно опасно, не лишённый талантливости. Его использовали антисоветчики-русофобы как таран для уничтожения Советского Союза (Великой России). Его тяжёлые пороки: наркомания и алкоголизм в сочетании с врождённым синдромом несчастного, озлобленного на всех и вся человека ловко использовались его антисоветским (антирусским) окружением и агентами влияния, служащими Мировому Правительству (комитету 300).»
(11.10.2010, с сайта berkovich-zametki.com)
Про «разрушителя душ» — преувеличение: в расхожем наборе песен Высоцкого «плохие» песни перевешиваются «хорошими», а явно деструктивные ещё надо откапывать (надо думать, народ их отверг). Про «озлобленного на всех и вся» — клевета: мизантропом Высоцкий не был. И даже не был критиканом. Критический компонент у него присутствует в нормальном соотношении с некритическим.
Ещё можно предположить, что «Мировое Правительство» через своих еврейских агентов гробило Высоцкого как неправильного, мешающего еврея и как национальное достояние многострадального русского народа. На самом деле Высоцкий — в основном жертва собственной невоздержанности.
Можно говорить о Высоцком и как о вульгаризаторе общества. Во всяком случае, так делает поэт и пр. Юрий Колкер (статья «Высоцкий без гитары»):
«Он взял готовые личины, из которых первой и самой выигрышной была приблатненная песня. На нее-то немедленно и отозвался пресловутый социально близкий элемент, прочно закрепившийся в подсознании советской интеллигенции и в самом Кремле. Повеяло родным, посконным. Высокое, требующее душевной работы и воспитанного вкуса, отметалось. Песня взывала к темным сторонам подсознательного. Косвенно — и очень расчетливо — слушателю говорилось: высокая культура — вздор, наносный слой, в котором копошится гнилая образованщина; а правда-матка — вот она, грубоватая, с хрипотцой, но зато уж честная; да и жизнь — разве она не груба?»
Некоторые подпускают тумана в историю смерти Высоцкого. Станислав Садальский (книга «Дебил-шоу», стр. 115):
«Спустя много лет в Нью-Йорке я встретил Надю Попову, второго режиссёра фильма „Зелёный фургон“, уехавшую насовсем в Америку. Надя рассказала, что в тот злополучный июльский вечер друзья сидели у Высоцкого на кухне и пили. А чтобы Высоцкий не позволил себе лишнего, его связали. Когда после вечеринки они вошли в комнату, Володя был уже холодный. Надю 7 лет назад зверски убили, но живы и молчат все участники этого вечера.»
Кое-кто предполагает, что Высоцкому ещё и кляп в рот засунули, чтобы не было криков. От фамильярной пьяной компании дождаться такого в принципе можно. Ну, компанию Высоцкий себе сам выбирал. Напомним, что вскрытие тела Высоцкого не производилось. Это значит, что близких людей причина его смерти не интересовала: они её приблизительно знали, но не хотели, чтобы знали ещё и посторонние. Надо думать, Высоцкому пора было умирать — пора по его физическому состоянию. С Высоцким в его последние дни вели себя небережно, потому что уже УСТАЛИ возиться с ним, безнадёжным.
Запись в дневнике Валерия Золотухина от 11 июля 1980 г.:
«Смерть Олега Николаевича…[актёра Таганского театра Колокольникова] В театре плохо. Театр — могила. А там Высоцкий мечется в горячке, 24 часа в сутки орет диким голосом, за квартал слыхать. Так страшно, говорят очевидцы, не было еще у него. Врачи отказываются брать, а если брать — в психиатрическую; переругались между собой…» (цит. по В. Перевозчикову, «Правда смертного часа»)
Под конец от Высоцкого отвернулись почти все. Вспоминает сын Аркадий:
«Все это было ужасно… Ужасно. И настолько отец был тяжелый, что я стал звонить всем, чтобы хоть кто-то пришел!
И я могу вам сказать, что я звонил практически всем. Всем, чьи фамилии я знал. Взял телефонную книжку и звонил. Не помню, что сказали Смехов и Золотухин, но приехать они отказались.
Для поверхностных авторов он [Станислав Ежи Лец] удобен в качестве источника эпиграфов, потому что у него не надо ничего ВЫЧИТЫВАТЬ, выделять из массы текста, а можно брать готовые хохмы, нарезанные для немедленного употребления. Чистоплотным писателям нееврейской национальности лучше его игнорировать, а если очень хочется ввернуть что-то из классиков, то надо пробовать добросовестно откопать — у Платона, Цицерона, Эразма Роттердамского, Бальтасара Грасиана и иже с ними. Или хотя бы у Баруха Спинозы: тот не стремился блеснуть словесными трюками.
Дураковедческое эссе. Апология глупости. Тоскливо-мрачная картина незавидного положения умников. Диагнозы. Рецепты. Таблетки.
Книга ориентирована не только на представителей специальных служб, но также на сотрудников информационно-аналитических подразделений предприятий и политических организаций, на журналистов, социологов, научных работников. Она может быть полезной для любого, кто из любопытства или с практической целью желает разобраться в технологиях аналитической работы или просто лучше понять, как устроены человек и общество. Многочисленные выдержки из древних и новых авторов делают ее приятным экскурсом в миp сложных интеллектуальных технологий.
Эрнест Миллер Хемингуэй (1899–1961) — американский свихнутый писатель, стиль которого якобы «значительно повлиял на литературу XX века».
Да, Лев Толстой был антинаучник, и это его характеризует очень положительно. Но его антинаучность обосновывалась лишь малополезностью науки в части построения эффективной моральной системы, эффективной социальной организации, а также в части ответа на вопрос, ЧТО считать эффективным.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повествование описывает жизнь Джованны I, которая в течение полувека поддерживала благосостояние и стабильность королевства Неаполя. Сие повествование является продуктом скрупулезного исследования документов, заметок, писем 13-15 веков, гарантирующих подлинность исторических событий и описываемых в них мельчайших подробностей, дабы имя мудрой королевы Неаполя вошло в историю так, как оно того и заслуживает. Книга является историко-приключенческим романом, но кроме описания захватывающих событий, присущих этому жанру, можно найти элементы философии, детектива, мистики, приправленные тонким юмором автора, оживляющим историческую аккуратность и расширяющим круг потенциальных читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В этой книге рассказано о некоторых первых агентах «Искры», их жизни и деятельности до той поры, пока газетой руководил В. И. Ленин. После выхода № 52 «Искра» перестала быть ленинской, ею завладели меньшевики. Твердые искровцы-ленинцы сложили с себя полномочия агентов. Им стало не по пути с оппортунистической газетой. Они остались верными до конца идеям ленинской «Искры».
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
Виктор Цой — одно из самых ярких и опасных открытий, которые ожидают всякого подростка в русскоязычной части мира. Сам по себе Цой довольно симпатичен (если не думать о его соседях, которые, быть может, очень страдали от его ночных музыкальных упражнений за стенкой), но его ярые поклонники — это, как правило, расхлябанная мразь, загаживающая подъезды и пачкающая краской дома и заборы. Слабая нервная система, изнеженность, несклонность к самодисциплине, неспособность к систематическому усилию и букет дурных привычек — основные качества последователей Цоя.